Калечина-Малечина - Евгения Некрасова

Созданьице сняло кроличью шубу, село на лавку, стащило с себя один за другим сапоги.

— Гэ-э-э-э… — это почти пропела Кикимора, разминая замученные человечьими сапогами куриные лапы.

Катя молча уселась рядом, наклонилась и подняла с пола свою шубу. Ещё не хватало, чтобы та попала в кровавый ручеёк, который тянулся от стола к центру большой комнаты. Дядя Юра, видимо, утомившись, вытянулся на досках. Приведя в чувство лапы, Кикимора спрыгнула на пол, огляделась и почесала бок. Подошла к подоконнику и, встав на когтевые цыпочки, стянула оттуда здоровую катушку лески. Созданьице село неподалёку от дяди Юры и принялось быстро-быстро, неразличимыми от скорости движениями, плести из лески, резко и оттого малозаметно подпрыгивать на месте и бормотать песню. Катя прислушалась и узнала убыстрённую версию «Калечины-Малечины».

Так продолжалось минуты четыре. Тут дядя Юра задвигался снова, подпёр руками пол и попытался подняться. К нему подошла Кикимора и принялась натягивать на него через ноги прозрачный, как паутина, кокон. Сосед заныл и стал дёргаться, пытаясь сбросить с себя созданьице с сетью. Кикимора остановилась, прошла прямо по дяде Юре, села ему на грудь, склонилась над его ухом и громко туда прошипела. Выросший икнул и обмяк, прилипая затылком к кровяному полу. Кикимора вернулась по телу выросшего обратно до уровня его колен, где остался кокон, и натянула его до дядь-Юриных плеч, аккуратно запихивая под сеть сначала одну, потом вторую его руку.

Потом созданьице отошло в сторону, нагнуло голову набок, будто оценивая свою работу. Та была славной, дядя Юра теперь походил на безрукого и безногого червяка и совсем не мог шевелиться. Кикимора вернулась и перекатила выросшего с живота на спину. Села подле и принялась щекотать извилистыми когтистыми пальцами прямо сквозь одежду то его подмышки, то бока, то шею. Дядя Юра выдавал сначала что-то вроде смешинок. Катя тоже засмеялась, наблюдая за всем этим с лавки. Потом вдруг сосед страшно закричал по-человечески. Катя оставила шубу на сиденье, слезла и ушла в соседнюю комнату. По ней, большой и широкой, расплылись две одноместные кровати с решётками у ног и головы, открытый деревянный шкаф с книгами, закрытый шкаф с одеждой, телевизор под вязаной салфеткой на макушке. Дядя Юра бросил кричать и тоненько, по-звериному завыл.

Катя подошла к стене, чтобы рассмотреть чёрно-белые фотографии молодой и улыбающейся Лилии Артёмовны. Сначала одной, потом с мужем, похожим на менее жилистого дядю Юру, потом с самим дядей Юрой в виде комбинезонового младенца. Он сильно и во всём поменялся, кроме ухмылки на вытянутом лице. Катя почувствовала, что не способна ходить больше. Она определила по самой аккуратной и заброшенной кровати — Лилии-Артёмовскую, залезла в неё под одеяло прямо в сапогах. Пружины возмущённо заскрипели. Дядя Юра выл через стенку, невыросшая закрыла глаза. Ей ничего не снилось, только всё ещё слабо позвякивали по одному затухающие внизу живота колокольчики.

Кикимора трясла её за руку. Катя проснулась. Кикимора ушкрябала в комнату, при её возвращении на полу дико замычал выросший, который теперь мало походил на дядю Юру. Лесочный кокон плотно обтягивал его тело. Оно теперь уменьшилось и изогнулось под сеткой, послушно повторяя созданную для него форму. На голых участках кожи клетчатый узор краснел из-за глубоких царапин. Ноги и руки дяди Юры были чуть повёрнуты в противоположную от своей пары сторону. Глаза его увеличились раза в два, вылезали из орбит и блестели как залитые горячим маслом. Взгляд шатался туда-сюда по комнате. Кикимора встала неподалёку, дядя Юра дёрнулся от неё в противоположную сторону и сжался в совсем маленькое, почти невыросшее существо. Катя подошла к нему и села перед его трясущейся головой на корточки.

— Чего? — это просто, по-выросшему спросила Катя.

— О-о-отпа-ал… — промычал бывший дядя Юра.

— Я не понимаю, что вы говорите, — сказала невыросшая.

Кикимора топтанулась с одной лапы на другую. Бывший дядя Юра дёрнулся ещё раз.

— По-о-одпа-ал… — протянул он почти точно так же, как инвалид из электрички.

Потом выросший с трудом поднял голову, покрытую шапкой из запёкшейся крови, и показал челюстью на угол. Там молча стоял огромный деревянный сундук с покатой крышкой. Катя и Кикимора набрали воздуха в невыросшие лёгкие и отодвинули махину. Под ней прятался прямоугольный люк с пожёванной временем верёвочной ручкой.

— У Калечины одна деревянная нога!.. У Малечины одна деревянная рука! — это пела Катя в такт своим радостным шагам.

Солнце планировало уже на покой за землю и готовилось к привычному скатыванию по облачной горке. На снег капал с неба тёплый абрикосовый свет. Катя любила такое время суток, когда лучи становились добрыми, а потом исчезали вовсе, но было ещё светло. До папиных и маминых вечеров ещё оставался хороший запас. Катя с созданьицем весело хрустели снегом вдоль опушки. Невыросшая крепко прижимала к себе почтальонную сумку, лямка которой была перекинута через Катино тельце. В сумке лежало множество денежных бумажек. Когда Кикимора вытащила из подпола несколько толстых разноцветных пачек, перевязанных той же леской и завёрнутых в зелёные полиэтиленовые пакеты, невыросшая села считать их общую ценность. Катя не знала, сколько хоть приблизительно стоит бабушкина дача, но, перебрав разноцветные бумажки, решила, что их недостаточно.

— Тут не всё! — прокричала она над бывшим дядей Юрой, как над оглохшим.

Он слабо вздрогнул.

— У вас остальное на карточке, да? Вам тогда папа позвонит и номер своей скажет, хорошо?! И вы переведёте! Хорошо? А то мы снова придём! — докричала она, и выросший на это моргнул красными веками.

Теперь Катя несла драгоценную почтальонскую сумку, которую взяла у мёртвой Лилии Артёмовны (та была почтальоном в молодости), и представляла, как благодарны ей будут родители за возвращение семейных денег. И как они будут горды ей: и мама, и даже папа. Возможно, они так обрадуются и удивятся Катиной смелости, что не послушают Веронику Евгеньевну и разрешат ей не отправляться в школу для отстающих, а устроят её в пятую или первую школу или пока вовсе ни в какую. Катя слышала про такое чудесное устройство жизни, когда невыросшие совсем не ходят в школу, а читают учебники дома, а потом просто сдают контрольные в конце четверти. Ведь если Катю не расстраивать каждый день Вероникой Евгеньевной или Сомовым, то она внимательно сумеет читать учебники и сможет лучше учиться. И вообще, одно дело — получить да хоть четыре за контрольную по математике, или написать стихотворение в столбик, или связать варежки, другое — забрать свои деньги у выросшего и сильного обманщика. Конечно, Катя сделала это всё не одна. Она, может, расскажет про Кикимору родителям, но они вряд ли поверят.

— Га-га-га! — это загагакала Кикимора.

Катя вспомнила, что созданьице, скорее всего, понимает все её мысли, и решила поменьше пока мечтать. Они подходили к полоскам платформ. Солнце осторожно чмокало невыросшую в лоб своим лучом. Катя прижала деньги ближе к прыгающему сердцу и ощутила свою абсолютную всесильность.