Все цветы Парижа - Сара Джио

– Не беспокойся, – прошептал мне папа, когда мы двинулись дальше. – Это просто безобидные сплетни.

– Но вдруг они…

– Тсс. Все будет нормально.

Я посмотрела на часы; прошло больше тридцати минут, и я сразу пожалела, что оставила Кози одну. Нужно было взять ее с нами, но… Я не хотела пугать ее. Но все же нас не было дольше, чем я рассчитывала. Последний пролет я одолела почти бегом, свернула за угол в коридор, который вел к нашей двери, а она… была распахнута.

– Кози? – позвала я, вбежав в квартиру. Когда мы уходили, я закрыла дверь, а Кози знала, что ей нельзя никуда уходить.

– Кози!

– Кози! – подключился ко мне папа.

Ее пальто, туфельки – все на месте. Я заглянула в ее спальню, в мою. Пусто. Я осмотрела гостиную – на полу валялся месье Дюбуа. Я схватила его, прижала к груди и залилась слезами.

– Папа, они забрали ее, – рыдала я. – Они забрали Кози.

Он подошел к двери и снял с крючка свое пальто.

– Я выйду на улицу и поспрашиваю, не видел ли ее кто-нибудь. Может, она…

– Нет! – воскликнула я. Больше всего на свете я хотела найти дочку, но если папа выйдет на улицу в комендантский час, особенно после сегодняшнего… Мне даже страшно было подумать, что может случиться. – Тебе нельзя. Они… арестуют тебя. Я женщина. Я вызову меньше подозрений.

– Ни за что! – запротестовал он. – Я не позволю моей единственной дочери…

– Ой, я пришла. – Кози появилась в дверях с маленьким голубым мячиком, который она принесла вчера из школы.

Я бросилась к ней и упала на колени.

– Кози! Кози! Доченька, мы так испугались! Куда ты ходила? Что случилось? – Я заглянула в ее лицо. – Тебя никто не обидел?

– Нет, мама. – Она подбросила мячик и поймала его обеими руками. – Ты будешь сердиться на меня, но я чуточку приоткрыла дверь, потому что… – она забрала у меня медвежонка, – месье Дюбуа, озорник, уговорил меня это сделать. – Она хихикнула. – Мы с ним играли. Но потом мячик укатился вниз по ступенькам, и я побежала за ним. Когда я увидела, что вы возвращаетесь, я испугалась, что ты будешь меня ругать, и спряталась. Я хотела потихоньку прибежать домой после вас.

– Мы так беспокоились за тебя. – Я крепко сжала дочку в объятьях.

– Прости, мама, – сказала она. – Я не хотела вас пугать.

Я прижимала ее к себе, и мое сердце бешено колотилось. В ту ночь, когда папа лег спать, я положила Кози в свою постель и лежала без сна, слушая, как менялось ее дыхание, когда она уплывала в глубокий сон. Я вспоминала вещи, о которых мечтала когда-то перед тем, как задремать. О красивом муже с доброй улыбкой, который будет звать меня «дорогая» и умолять приготовить рагу, потому что у меня оно вкуснее, чем у его мамы. О доме в Нормандии на берегу моря, о легких занавесках, трепещущих от ветерка, когда окна открыты. О красивом шарфе, который я увидела в салоне моды. О новом комплекте мягких подушек с шелковыми наволочками.

Но теперь все эти вещи больше ничего для меня не значили. Осталось лишь одно желание, самое важное в данный момент: безопасность. Для Кози, папы, Люка и меня. Завтра мы проснемся, приготовим, как всегда, завтрак и будем жить дальше с надеждой, что сможем проснуться и приготовить завтрак и на следующий день, и на следующий, и на следующий, пока наконец не закончится это безумие.

Таким было мое единственное желание.

Осеннее солнце светило в окно моей спальни. Я села в постели и зевнула. Сегодня я встречусь с Виктором в «Жанти», и мы прогуляемся и устроим пикник. Я перерыла гардероб, отыскивая, что надеть, и остановила выбор на белом льняном сарафане с открытыми плечами и сандалиях. Благодаря не по сезону теплой погоде мне не нужен был свитер, но на всякий случай я сунула в сумку голубую пашмину – вдруг подует холодный ветер.

Я бросила взгляд на свое отражение в зеркале ванной, подошла ближе, наклонилась и рассмотрела свое лицо на микроуровне. У меня неплохие скулы, не такие острые, как у многих парижанок (буквально каждая встречная может оказаться профессиональной моделью); у меня приятный изгиб бровей; несколько морщинок на лбу – увы; сухая кожа и складки вокруг губ, то ли от улыбки, то ли от раздражительности – возможно, я так никогда и не узнаю. Губы показались мне бледноватыми, и я выдвинула левый ящичек и рылась в нем, пока не нашла тюбик помады. Мне по-прежнему было непривычно рыться в моих ящиках и на полках. Конечно, все это мое, и все-таки я чувствовала себя словно гостья, сунувшая нос в хозяйскую аптечку, или словно маленькая девочка, добравшаяся до косметички своей матери, чтобы украдкой накрасить себе губы.

Помада оказалась красная, ярко-красная. Сначала я хотела ее стереть, но выпятила губы перед зеркалом и улыбнулась. Почему бы и нет?

Я думала про письма, которые нашла в сигарном ящичке. Интересно, наверно, та женщина, Селина, тоже когда-то красила губы в этой ванной. Я решила прочесть еще одно письмо и потом уже браться за другие дела.

«Дорогой Люк,

Как мне хотелось бы написать тебе о хороших новостях, но я боюсь, что наша ситуация еще больше ухудшилась. Сегодня папу сильно избили немцы. Он поправится, а вот наша лавка, боюсь, что уже нет. Нам нарисовали на стекле желтую звезду. Все, чего я боялась, уже происходит. Мы словно захвачены бурей, и ветер слишком сильный, чтобы мы могли устоять под его напором.

Мне отчаянно хочется, чтобы ты вернулся домой. Мне так страшно.

Твоя Селина».

С щемящим сердцем я перечитала письмо и убрала его в конверт. Мои собственные проблемы показались мне ничтожными; мне хотелось одного – перенестись в 1943 год и помочь той бедной женщине. Что стало с ней потом?

Сгорая от любопытства, я решила прочесть еще одно письмо, но тут позвонил Виктор.

– Привет, – сказала я.

– Привет. Как, наша договоренность в силе?

– Да. – Я взглянула на часы. – Ой, прости, кажется, я чуточку опаздываю. Я приду через несколько минут. Ничего?

– Да, прекрасно.

Я сунула сигарный ящик в столик возле кровати, схватила сумку и пошла к лифту.

Внизу господин де Гофф разговаривал по телефону, и я с облегчением прошла мимо него. Мне было неприятно вспоминать его пренебрежительный тон. Возможно, Виктор прав насчет его предубеждения к американцам и, возможно, к моей квартире.

Я вышла на улицу и сразу забыла про старого ворчуна.

– Привет, – сказал Виктор, когда я зашла в «Жанти». – Ты выглядишь… чудесно.

У меня слегка запылали щеки.

– О, спасибо.

– Я сейчас, – сказал он и взял корзинку. В ней лежали несколько картонных коробок, багет, небольшое одеяло, свернутое в аккуратный цилиндр. Он сбегал на кухню и вернулся с еще одной коробкой, бутылкой вина и двумя небольшими стаканами. Все это он тоже сложил в корзинку и открыл передо мной дверь. – Пойдем?