Винляндия - Томас Пинчон

— Это ещё что? — осведомился Ралф-мл. В стародавние времена отец мог просто пожать плечами, развернуться, ни единого слова не сказав, и уйти наслаждаться своим отчаяньем в одиночестве. Двое Уэйвони стояли в винном погребе, и Ралф мог бы его там попросту бросить, среди бутылок. Вместо этого он обеспокоился разъяснить, что, говоря строго, семейство не «владеет» ничем. Они получают ежегодный операционный бюджет от корпорации, которая владеет ими, только и всего.

— Как королевская семья в Англии, в смысле?

— Мой первенец, — Ралф закатывая глаза, — если так проще — на здоровье.

— А я буду как — принц Чарлз?

— Testa puntita[44], будь так любезен.

Но встревоженное лицо молодого Уэйвони уже разгладилось при виде пыльной бутылки вина, «Брунелло ди Монтальчино» 1961 года, отложенной при его рождении, дабы выпить в этот день его перехода ко взрослости, хотя лично его порцию этого вина ожидала та же фаянсовая судьба, что и пойло подешевле, коего он впоследствии выкушал слишком много.

Джельсомина, будучи дочкой, никакой бутылки, разумеется, не удостоилась. Но слышал ли он от неё хоть слово жалоб? Эта сегодняшняя свадьба стоила Ралфу больше, чем он заплатил за дом. После полномасштабной брачной Мессы, на здешнем приёме подавать будут омаров, икру и турнедос Россини, равно как и яства более домашнего приготовления, вроде печёных дзити и сложного свадебного супа, варить который умела, среди прочих своих добродетелей, лишь его невестка Лолли. Вино — половодьем, от домашнего красного до шампанского «Кристаль», а склон населят сотни расфранчённых и расфуфыренных друзей, родственников и деловых знакомых, по большинству — в настроении праздновать. Единственная неопределённость, даже вообще-то не загвоздка — в музыке: Сан-Францисский симфонический на гастролях за рубежом, у светского комбо, которое Ралф-ст. абонировал первоначально, вышла заминка в Атлантик-Сити, где им невольно продлили ангажемент, пока не выплатят всё, что должны Казино в результате ряда неразумных ставок, а эта их замена в последнюю минуту, Джино Бальоне и «Пейзане», которых Ралф-мл. нанял у себя на севере, даже не прослушав, по-прежнему величина неизвестная. Что ж — лучше б им сыграть отлично, больше Ралфу нечего сказать, вернее подумать, а туман меж тем начал приподыматься, являя, в конечном итоге, не пограничье вечности, но всего-навсего вновь банальнейшую Калифорнию, ничем не отличавшуюся от той, что показывалась ему, когда он уходил.

Группа прибыла около полудня, два дня праздно покатавшись с заездами через винную страну, прибрежное Приморье, и Беркли. В конце концов, они взобрались по сбивающей с толку сети извилистых улочек, наложив последние штрихи на собственный гардероб и грим, все в чёрных с отливом, коротких синтетических париках, Щегольских одинаковых костюмах мятной расцветки и континентального покроя, золотых цацках и усах на клею, после чего подкатились к главным воротам эксклюзивной общины Лугарес-Альтос[45], где всем приказали выйти из фургона и каждого подвергли раздельному телесному шмону, плюс сканированию на предмет металлических предметов вплоть до размеров полицейской бляхи, а также электронных устройств активных и пассивных. Молодой Ралф нервно дожидался на парковке поместья Уэйвони, куда все снова выгрузились. Рвотонные дамы, включая Прерию, сходным же манером попытались смягчить свою экстравагантность образа — при помощи париков, одежды и косметики, позаимствованных у подруг поконсервативней. Билли Блёв, чьё знакомство с чем бы то ни было итальянским ограничивалось дейтерагонистом Ишаконга и несколькими рекламными роликами консервированной пасты, намеревался говорить на собственном несовершенном представлении об этническом акценте, пока Исайя Два-Четыре, засекши в оном не только недостоверность, но и потенциальную возможность кого-либо оскорбить, не отвёл молодого эпонима группы в сторонку на слово-два, хотя Ралф-мл., говоривший по-калифорнийски всю жизнь, принял этот прононс всего лишь за какой-то дефект речи.

— Вы же, парни, уже этим занимались, так? — то и дело спрашивал он, пока все сгружали инструменты, усилки и цифровые интерфейсы и перемещались в огромный воздушный шатёр на краю небольшого луга, где повсюду сновали оливреенные официанты, расставляя хрусталь и расстилая бельё, перетаскивая тонны ледяной стружки, высокоиздержечных закусок, цветов и складных стульев, на максимальной громкости обсуждая достоинства хлопот, коими все они занимались тут уже тысячу раз.

— Свадьбы играть — наша жизнь, — заверил его Билли.

— Только не выделывайся, лады? — пробурчал Исайя.

— Ага, в натуре, — гоготнул Лестер, ритм-гитарист. — Облажаешься с этим, Билл, нам всем кранты.

Первое отделение они преодолели безвредными поп-попевками, старыми рок-н-ролльными напевами, даже одним или двумя бродвейскими стандартами. Но в перерыве прибыл крупный эмиссар с отчётливо конусовидной головой, доверенный клеврет Ралфа-ст. «Двухтонка» Кармине Квёлодини с сообщением для Билли:

— Мистер Уэйвони с наилучшими пожеланиями, говорит спасибо за современный оттенок музыки, которой все молодые люди насладились просто сказочно. Но он спрашивает, не сыграли б вы в наступающем отделении что-нибудь такое, что легче могли бы понять и поколения постарше, что-нибудь… поитальянистей?

Более обычного стремившиеся угодить, «Рвотоны» открыли отделение заранее отрепетированным попурри итальянских мелодий, объединённых темой трансцендентности, — с сальса-обработки «Больше» из «Mondo Сапе»[46](1963), замедленным до 3/4 в «Serna Fine»[47]из «Полёта Феникса» (1966), и под завязку версией на английском, гнусавым тенорком Билли, любимой «Al Di La»[48], из бессчётного количества телефильмов.

Никто не удивился больше Билли, когда Двухтонка Кармине возник опять, на сей раз торопливо сопя, раскрасневшись лицом, с возбужденьем во взоре, словно предчувствовал шанс заняться той пыльной работёнкой, за которую и получал зарплату.

— Мистер Уэйвони просит передать, что он надеялся, ему не придётся вам слишком подробно объяснять, но он думал скорее про «С’е lа Luna»[49], «Way Marie» — знаете, чтоб подпевать, ну и, может, немножко из оперы, «Cielo е Mar»[50], да? Брат мистера Уэйвони Винсент, как вам известно, сам очень недурной певец…

— Га, — Билли уже с медленным и притуплённым несколько пониманием, — э-э, ну. Ещё б! По-моему, у нас те оркестровки…

— В фургоне, — бормотнул Исайя.

— … в фургоне, — озвучил Билли Блёв. — Надо тока просто… — выскользнув одной рукой из-под ремня гитары. Но Кармине дотянулся, вынул гитару из хватки Билли, и принялся переворачивать её, одним концом поверх другого, закручивая ремень, теперь у Билли на шее, всё туже и туже.