Расмус-бродяга - Астрид Линдгрен

В заборе была небольшая дырка. Он поглядел в неё, не подплывут ли сюда украшенные цветами гондолы. Но увидел лишь булыжники пустынной улицы. Тогда он стал исследовать поленницу и тут услышал звуки, от которых его прямо-таки бросило в жар. Внутри поленницы раздавался слабый писк. Он пригляделся и увидел в пустоте между поленьями птичье гнездо.

– Ой-ой-ой! – прошептал Расмус. – Ой-ой-ой!

В гнезде было три птенца, они были живые и пищали. Крошечные, живые, ну просто чудо! Он долго стоял не шевелясь и чувствовал себя самой счастливой птицей из всех птиц в этой крепости. Он сел на землю рядом с гнездом и открыл пакет с булочками. Жаль, что не было воды запить их, у него пересохло в горле.

Видно, тут были люди, которые жалели бедных птичек, запертых в крепость. На столбе ворот маслобойни стоял кувшин с молоком. Видно, какая-то забывчивая работница купила молоко и оставила его.

Расмус помедлил немного, пытаясь решить, как сильно человека должна мучить жажда, чтобы он мог выпить чужое молоко. Ведь всё равно на этой жаре оно скоро прокиснет. Вряд ли хозяйка молока рассердится, если он отопьёт немножко, прежде чем оно превратится в простоквашу.

До чего же вкусно было запивать булочки с корицей, сахарное печенье и пряники молоком! Он наливал молоко в крышку кувшина, макал в него булочки, потом понемножку отпивал из крышки, стараясь пить как можно меньше, лишь бы не есть всухомятку. Правда, его немного мучила совесть, но всё же он пытался оправдаться. Мол, раз двое опасных негодяев заперли его здесь, должен же кто-нибудь позаботиться о том, чтобы он не умер от жажды.

Он накормил и птенцов намоченными крошками булочек. Они склёвывали крошки с его ладони маленькими клювиками, и это было так приятно. Эти хорошенькие птички были единственными друзьями несчастного узника, томящегося за решёткой темницы. Весь мир давным-давно забыл про беднягу, лишь одни пичужки подбодряли его своим щебетанием, сохраняя ему верность. Они останутся с ним до смертного часа.

Думая об этом, он всплакнул. Потом он снова превратился в Расмуса и заплакал ещё сильнее, потому что ему так не хватало Оскара.

Потом, стоя возле тюрьмы, он услышал знакомый голос Оскара из-за окна с решёткой и, отчаянно всхлипывая, зашептал в темноте:

– Оскар, ты должен позволить им выпустить тебя отсюда. Не могу же я оставаться совсем один.

– Ой-ой-ой! – огорчённо воскликнул Оскар. – Пойми же, не могу я связываться с ворами!

Расмус продолжал долго всхлипывать.

– Но ведь мы можем после уйти отсюда и бродяжничать… Ведь у меня нет никого, кроме тебя!

– Ясное дело, нет. А вот окаянный ленсман сидит себе в гостях. Но я доберусь до него, если даже мне для этого придётся опрокинуть эту тюрягу! – Он заревел, как зверь: – Идите сюда, все Бергквисты, каждая баранья башка, которая только меня слышит! Идите сюда, а не то переверну вверх дном эту кутузку! Хочу говорить с ленсманом!

Расмус даже подпрыгнул от страха. Он огляделся в поисках, куда бы спрятаться. Здание тюрьмы от сада ленсмана отделяла сухая канава, через которую был перекинут мостик, чтобы ленсману было ближе ходить из своего жёлтого дома в контору. Расмус залез под мостик и слушал, как Оскар беснуется в своей камере.

– Позовите сюда ленсмана, вам говорят! Слышите вы меня, глухие тетери? Я хочу сделать признание, немедленно!

В жёлтом доме ленсмана было темно. И в конторе его тоже не было света. Видно, Бергквист и Андерссон тоже ушли на вечеринку. Во всяком случае, на крики Оскара никто не пришёл. И под конец он заорал:

– Тогда пеняйте на себя, если я сбегу нынче ночью!

Услышав эти слова, Расмус вздрогнул. Оскар всё-таки собирался бежать. Вот это здорово! Расмусу было наплевать, что будет с деньгами, с ожерельем и со всем на свете, лишь бы Оскар снова зашагал вместе с ним по дороге.

Два часа спустя они уже снова шагали по дороге. Но за ними как две тёмные тени шли Лиф и Лиандер. У Лифа в руке был револьвер.

Лиф был прав, говоря, что Лиандер большой мастер открывать замки. Ему понадобилось всего лишь пятнадцать минут, чтобы выпустить Оскара. А Лиф в это время стоял на стрёме. Расмус тоже стоял на карауле, а Лиф железной рукой держал его за шиворот. Ни полицейские, ни ленсман так и не появились.

– Да, пусть они теперь пеняют на себя, – повторил Оскар.

На спящий городок уже опустилась ночь, все спали, будто на свете вовсе не было никаких воров. Лишь на постоялом дворе царило веселье. Когда они тихонько ступали по пустынной улице, направляясь в сторону таможни, до них долетали звуки гармошки.

Вот они снова приближались к домику Крошки Сары.

– Где ты спрятал деньги? – шёпотом спросил Расмус.

– Скоро увидишь, – с горечью ответил Оскар.

Они наконец пришли. Вот в сумерках летней ночи показался домишко Крошки Сары, окружённый кустами смородины и старыми яблонями. Крошка Сара сладко спала и знать не знала, что какая-то странная процессия, распахнув калитку её садика, прокралась мимо домика и поленницы дров и углубилась в густой лесок.

В этом лесу, неподалёку от опушки, возвышался огромный каменистый курган. Откуда он взялся, никто не знал. Если он и был остатком древности, то был на него мало похож – просто большая груда камней!

Подойдя к кургану, Оскар остановился, потом обернулся и со злобой посмотрел на Лифа и Лиандера:

– Вот оно что, так вы здесь, ученички воскресной школы, а я-то боялся, что потерял вас по дороге.

– Об этом не печалься, – ответил Лиф, – нас ты так просто не потеряешь.

Он держал заряженный пистолет наготове. Увидев это, Оскар сделал гримасу.

– Уж стрелять-то ты, верно, не станешь, не люблю шума.

– Не стану, просто дождусь, когда ты отдашь нам деньги и уберёшься подальше, – спокойно сказал Лиф.

– Ах-ах-ах! И где же это я их спрятал? – Оскар надвинул кепку на глаза и почесал затылок. – Где-то здесь, – продолжал он и широким жестом показал на всю груду камней.

– Мы не собираемся играть в искателей кладов, не надейся, – огрызнулся Лиф.

Лиандер дрожал от волнения:

– Давай-ка пошевеливайся! Дело спешное, не ясно тебе, что ли, бычище туполобый?

Небо над верхушками деревьев начало бледнеть, и в тусклой предрассветной рани лицо Лифа казалось усталым и измождённым. Он яростно пыхтел сигаретой и дёргался.

– Ну, долго нам ещё ждать?

Оскар вздохнул и сказал, обращаясь к Расмусу:

– Пусть ленсман пеняет на себя. Ты можешь подтвердить, я сделал всё, что мог.

– Да! – ответил Расмус.

Ему было очень жаль Оскара. Какая досада, что деньги заберут грабители. Одно утешение, что ожерелье останется у Оскара и что теперь, когда все эти страхи улетучатся, они снова будут бродяжничать. И если даже фру Хедберг уже не поправится, её дочка в Америке хотя бы получит красивое ожерелье своей матери.