Завтрашний царь. Том 2 - Мария Васильевна Семенова

шатром кузнеца, затравленно вскинулся, когда два нарядных отрока нависли над ним, перекрывая путь к бегству.

– Вы что, ребята? Вы что?..

– Мы-то? Мы ничего, – хмыкнул Ирша. – А вот ты без правды взял, так хотя бы добром верни, что к рукам прилипло.

– Да я!.. Людей позову…

– Зови. А мы… этих покличем.

– Калашников, – подсказал Гойчин.

– Не, не, не, – запричитал мятый. – Этих не надо! Эти бедного Трясаву бить будут… срамить… заголят, грязью вымажут и в мыльню не пустят…

Может, надеялся, что недоросли посмеются, забудут? Не вышло.

– Поделом станется, – сказал Ирша.

– Кошель отдавай, – сказал Гойчин.

– Люди немилостивые!.. – брызнул слезами крадун. – Там купчина вона какой! Поперёк себя!.. Расторгуется, убыли не заметит!.. А я ж на хлеба кусочек… на малых детушек…

Он был втрое старше мораничей. Нехорошо это, когда бородатый плачет и унижается перед безусыми. Пока орудники раздумывали, воришка вздумал удрать, лызгнув мимо Гойчина. Ага, разбежался! Рука тихого отрока взметнулась навстречу – в лицо пятернёй! Беглец отшатнулся, сберегая глаза… мягкий шаг за спину – и крадун прочертил руками затоптанный песок. Ирша тотчас насел:

– Мошну отдавай.

Они легко могли примучить злодея, но дядя Ворон учил иному. «Силу попусту не оказывай. Умом да языком сумей обойтись!»

– Батюшку Повольного не гневите! Мой страх, мне награда! Отымщики, беззаконники…

– Мы с Нечаем Вышатичем левобережные дикоземья одолевали, – нахмурился Гойчин. – У других зеворотых бери, а нашего не обидь.

Ирша весомо добавил:

– Не то заголим. И калашников звать не будем.

– Откуда ж вас на погибель мне принесло?

– С левого берега! – гордо исповедал Ирша.

Гойчин хотел привычно вставить: «из Нетребкина острожка», но передумал.

– Мы, – продолжал Ирша, – повинны андархскому праведному царю, а его судьи за крадьбу кнута отмеряют. За каждый сребреник по удару! Видывал ты хоть издали те кнуты?

Им самим при торговых казнях бывать не случалось, но молва ходила широкая. Человечишко заметался, взвизгнул по-крысиному:

– Не за рекой у себя!

– Будто на Коновом Вене ворьё жалуют? – удивился Ирша. И повернулся к Гойчину. – Зови калашников, брат. Поглядим, какими милостями взыщут.

– Не надо, не надо, они Трясаву бессчастного…

– А ты, гогона дырявая, про то подумал, какая слава о здешнем купилище разойдётся?

Гойчин тихо добавил:

– Из нашего Нетребкина острожка гости домой обид не уносят, на месте отвёрстывают…

Куда облезлому хищнику против двоих молодых, когтистых, клювастых! Крадун горько всхлипнул… отдал кошель. Целый, невзрезанный. Сберёгся даже узел на ремешке горловины, сложный, приметный. Без сноровки не распустишь, тишком денежку не уведёшь.

Мимо скорым шагом промчались двое калашников, узнаваемых по слаженности движений и копьям без железков. Один воин казался слишком тоненьким, узкоплечим.

– Девка, что ли? – подивился Гойчин.

– Где?

Там, куда стремились калашники, рос людской гул, песня ломила песню, голоса выбивались из голосниц, уже не пели – орали, ревели, даря разгон кулакам.

Воронята оглянулись на вора. Его след простыл, на сей раз окончательно.

– Пойдём драку смотреть, – загорелся Ирша.

Гойчин упёрся, потянул его за руку:

– Сперва кошель отдадим. А то Трясава этот ещё на нас же покажет: украли, мол. Правься потом!

Верзилы сидели при хозяйском шатре, оба грустные, у одного точила кровь губа, у другого заплывал глаз. Вежливые воронята попросились к хозяину, были впущены – и дружно поклонились багровому с досады торговцу:

– Подняли вот… Прими, дядя Нечай.

Купец сперва глазам не поверил. Затем хотел отсыпать воронятам по горстке. Скромные мораничи отреклись:

– Мы ж не корысти для, дядя Нечай.

Младший брат

На другой день воронята вновь топтали купилище, к месту и не к месту поминая баснословный Нетребкин острожок. За ночь единоверец не объявился, и в мысли орудников неотвратимо вползала тень неудачи.

– Разминёмся с сидельцем, модеть нам в покаянной, – начал вздыхать Гойчин.

Ирша пожал плечами:

– Ну и отсидим. Впервой, что ли?

– У столба не встать бы…

– Дядя Ворон, поди, стоял. И нам за честь будет.

Ирша старался говорить твёрдо. Ну правда, с чего Лихарю их казнить? Где они ему здешнего моранича добудут, если сам навстречу не выйдет?.. Свой урок воронята честно исполнили. Торожихи достигли. Заветное слово на торгу выкликали. А дальше – милость Владычицы!

Всё верно. Но стоило вообразить пустой взгляд Лихаря, и разумные доводы обращались в ничто.

– Совсем не убьёт, – хорохорился Гойчин. – Кто ему полезет с Наклонной снег сбрасывать?

Довод был так себе. Оба знали – новый учитель не очень-то опечалится, если в проходе под башней кого-нибудь обвалом прибьёт.

– И к бабе Шерёшке за глинами, – поддержал Ирша.

– Да. Кроме нас кто приди, ухвата отведает.

Вот и вся их уверенность. Куржа на ветру.

Гойчин озирался, обшаривал людское скопище взглядом.

– Спросить, что ли, где твёржинские стоят?

– Не, – нахмурился Ирша. – Дядя Ворон скомороха в Шегардае без расспроса сыскал. Что ж мы, стан целой деревни на купилище не найдём?

– Найдём, – кивнул Гойчин. – У нас в Нетребкином острожке знатые следопыты живут!

Красный ряд, оправдывая название, цвёл радугой. Алые, синие, зелёные, рыже-бурые ткани! Мотки пряденой шерсти – пиршество глазу! Мораничи успели привыкнуть к дикомытским ярким одеждам, но рундуки прямо кипели. Некоторое время воронята просто глазели, не в силах насытиться. Потом Гойчин сказал:

– Спросить надо.

– Да мы без расспроса…

– Я о том, что вдруг вапы пестроцветные у кого купить можно. Для тёти Надейки.

Надейка уже поклонилась Лихарю неотличимым списком «Великой Стреты». Грозный источник едва глянул на заглавный лик, то ли царский, то ли свой собственный.

Минул взором наследника.

И долго не отрывался от молодых лиц Инберна с Ветром, чтобы наконец приказать: «Теперь отца нашего рисуй. Во славе!» Что это значило, Надейка не посмела спросить. Когда уходили орудники, она живмя жила в книжнице, постигала образы моранских святых. Страшась, готовила берестяные наброски Лихарю на выбор…

Воронята решали, куда первее идти спрашивать краски, к гончарам или к ткачихам, когда из-за тумана, со стороны ближних левад, долетел истошный рёв оботура. Глубокий трубный зык было не спутать. Это полошился черныш, накануне отдавший ристалище.

– Эк заходится, – сказал Ирша. – Нешто хозяин со зла прирезать решил?

– Да ну, – вслушался Гойчин. – Кто в дальнем пути доброго тягача режет? Да прямо в загоне, чтобы другие взбесились?

Оба понимали толк. В Чёрной Пятери им случалось забивать коз.

– Со зла и не такое творят…

– Под горячую руку, оно понятно. А сейчас-то?

Оботур всё надсаживался.

– Вдруг хозяин взял того бурого прикупил, прежний не нужен стал? – предположил Ирша.

Гойчин снова прислушался:

– Быка одним ударом валят, чтобы не понял. А этот блажит, точно с живого шкуру дерут!

Орудники переглянулись, встревожились, пошли смотреть.

Оказалось – не зря. Пока шли в тумане, навстречу метнулся мальчишеский голос:

– Люди, люди добрые! Помогите!..

Воронята молча сорвались на бег.

Может, у края купилища ещё кто-то услышал, но они подоспели первыми.

Серые, гнедые, соловые оботуры скучились в отдалении, тревожно выставляя рога. Лишь большой чёрный бык топтался сам по себе. И ревел взахлёб, крутясь возле тела, распластанного на земле. Человек лежал кверху лицом, торчала рыжая борода. Его пытался тормошить темноволосый мальчишка. Когда воронята выбежали из тумана, отрок набирал воздуху для нового крика, но при виде подмоги обрадованно умолк.

Орудники махнули