Театр абсурда. Во что превратили Россию - Николай Николаевич Губенко

– Вы никогда не жалели, что расстались с Любимовым? Например, в минуты, когда вам не хватает денег на новую постановку или нечем платить зарплату актерам.

– По-другому и быть не могло. В театре много делали для его возвращения в Россию, а ведь это было непросто, поверьте. Сначала Юрий Петрович Любимов приехал как гость по моему личному приглашению, жил все десять дней у меня дома. И уже в тот визит он начал говорить: ну что это за такая большая труппа, вот этого надо выгнать, этого на пенсию отправить. Между тем это были актеры, которые в свое время присягнули ему на верность, ждали своих ролей по несколько лет, играя в эпизодах и массовках, будучи очень талантливыми людьми. Он ведь их иначе бы и не взял. Когда ему по его просьбе вернули гражданство и разрешили приехать сюда насовсем, он продолжил эту линию. У труппы возникло непонимание, которое только сейчас совершенно проясняется: Любимов уже жил в капитализме, а мы продолжали жить в социализме. Поясню на примере. Вот у нас на гастролях театр из Италии, 10 человек. Главная актриса – она же гример, она же кассир.

Ее брат – звукооператор, постановщик и реквизитор. И так – все. Совмещают несколько ролей и профессий. Вот такая капиталистическая организация труда. Что-то похожее проявилось и у Любимова. Люди, естественно, не поняли и оценили его поведение как несправедливое. В труппе шушукались по углам, что приехал совершенно другой человек, в котором нет прежнего отца, каким он был до своего отъезда за границу. Тогда несколько человек, искренних и импульсивных, среди них Леонид Филатов и я, сказали ему в лицо то, что думало на тот момент большинство: что он лжец, что он предает свою труппу…

Сегодня та старая история воспринимается уже не так остро. Мы просто живем другую жизнь.

– Но вы хотя бы здороваетесь?

– Мы не видимся.

– А если бы встретились?

– Не знаю.

– Сергей Никоненко, вспоминая учебу во ВГИКе, рассказывал, как вас любила Тамара Макарова. Приносила на занятия в кастрюле сардельки – якобы учиться правильно и красиво есть, а на самом деле целью было подкормить детдомовца Губенко.

– У нас на курсе было несколько неимущих человек. И она, понимая, что нам хочется есть, устраивала так называемые «уроки протокола». Они оба – и Макарова, и мой обожаемый Сергей Аполлинариевич Герасимов были очень добрыми по отношению к нам, обращались, как с любимыми детьми, независимо от уровня дарования. И деньгами помогали, в коридоре совали рубли: иди-иди покушай. Искренне пытались дать нам родительскую заботу, которой мы были лишены.

– С кем из своих однокурсников вы поддерживаете отношения?

– С любимой женой Жанной Болотовой уже сорок три года поддерживаю и намерен поддерживать дальше.

– Как вам удалось захороводить одну из самых красивых актрис советского кино? Тем более что ваше сближение, если не ошибаюсь, началось с того, что вы и ей, девушке из обеспеченной московской семьи, высказали всю правду-матку о своем презрении к богатым.

– Она мне не верит, но я ее заметил еще на вступительных экзаменах. Пришла такая ангельского типа девочка, худющая, в черном закрытом платьице, с огромными сочувствующими глазами. Была уже звезда – в 16 лет снялась в фильме «Дом, в котором я живу». Экзамены ей практически были не нужны, Герасимов ее и так брал на курс. Подойти я к ней тогда не решился: она москвичка, я одессит, провинциал. Расстояние огромного размера. То, что мы вместе – это мое самое большое в жизни везение, удача и счастье.

– Вы вместе с Сергеем Бондарчуком везли в Москву тело умершего на съемках фильма «Они сражались за Родину» Василия Шукшина. Много говорили о том, что его смерть была не случайной. Он бы нашел себя в этой жизни?

– Говорить о том, что его смерть была не случайной, – это дань времени. Все, кто умер при советской власти, – всех убивал НКВД, потом КГБ! Кто же еще?! Подождем: идиотизм – не вечный спутник правды. Мы с Георгием Бурковым провели с Василием Макаровичем весь предшествующий его смерти вечер. Были вместе в гостях у местного кинопрокатчика на хуторе Клетском, что в 17 километрах от теплохода, где базировалась съемочная группа фильма «Они сражались за Родину». Вместе парились в бане, вместе смотрели матч «Швеция – СССР», который наши проиграли со счетом 2–3, вместе ужинали у хозяина. Разумеется со спиртным. Но Василий Макарович не пил последние семь лет ни рюмки. Вместе вернулись на теплоход в половине первого ночи. А где-то в половине пятого ему стало плохо с сердцем. К несчастью, врача не было на теплоходе. Жора нацедил ему капель Вотчала, дал валидол, предложил переночевать с ним в каюте. Но Василий Макарович отказался. Валидол не успел рассосаться под языком, как его не стало. При вскрытии в Сталинграде врачи обнаружили у Василия Макаровича, как они сказали, «сердце древнего старика», хотя ему было всего сорок пять лет. Василий Шукшин, конечно, себя бы нашел сегодня. Не олигархом. Но серьезным, глубоким, неистощимым писателем, каким и был всегда.

– Если бы вы сейчас снимали кино, о чем оно было бы?

– Сразу же после смерти Шукшина я написал сценарий о нем «Сотри случайные черты». Но два года борьбы с Госкино не увенчались успехом. Картину так и не запустили. Если бы снимал сегодня, я бы хотел дать людям надежду, что еще не все потеряно, что они могут быть услышаны. Я бы сказал им, чтобы они не запирались в своем одиночестве. Я бы показал им, где те люди, которые думают и чувствуют так же, как они, разделяют их чувства утраты Родины.

– А какое кино смотрите?

– Смотрел Балабанова, он мне очень нравился. «Груз-200», правда, не видел. А в принципе в моем возрасте уже определяются с предпочтениями, поэтому я смотрю старые фильмы, Феллини вот боготворю.

– Михаил Швыдкой остался без работы. Вы с ним были оппонентами по проблеме так называемых перемещенных ценностей. Что сделать, чтобы они перестали быть политическим ресурсом? Может, надо вытащить эти сокровища из запасников и открыто повесить в залах, чтобы люди любовались?

– Да их никто и не скрывает. С момента предательства «искусствоведов» Акиныни и Козлова, которые сейчас работают на Западе и получают большие деньги за то, что роют спецхраны, а также благодаря другим горе-музееведам, уже известно, где что лежит – в культурных ведомствах есть наводчики. Но