Цыганская кровь - Лора Морган

— Попробую найти ювелира, который сможет ее разрезать.

— Желаю удачи.

— Вот повезло, а?

— Знаешь, если ювелиру и удастся разрезать серьгу, когда он будет ее вынимать, ее острые края причинят тебе страшную боль.

— Если ты против, я не решусь на это.

— Извини, пожалуйста.

— Только вряд ли эту серьгу одобрят в тех кругах, где мне приходится бывать.

— Зато одобрят в других местах.

Он вопросительно посмотрел на нее.

— Я имею в виду туземные племена, — пояснила она. — А, кроме того, если тебя пригласят, например, на маскарад, не надо думать о костюме — ты всегда можешь изобразить цыгана или пирата.

— Тори… — угрожающе начал он.

— Ну что такого, я просто стараюсь тебе помочь…

— Прошу тебя, не надо.

— Что ты расстраиваешься? Она тебе так идет!

Девон поморщился.

— Хватит издеваться, может, тебе лучше просто пристрелить меня — и всем моим несчастьям придет конец. — Он помрачнел.

Тори нежно обняла его.

— Да брось ты! Мне так с тобой хорошо!

— Ну, ладно, — усмехнулся Девон. — Хорошо, что я еще гожусь на что-то.

— Напрашиваешься на комплимент? Слишком явная наживка!

— Я и не скрываю этого, и как только найду верную приманку, то поймаю тебя, упрямица!

— Неожиданное высказывание для современного мужчины. Звучит как отказ от своих позиций.

— Разве я современный?

— Конечно. Современным мужчинам разрешается быть чувствительными, а женщинам — сильными. И в один прекрасный день это приведет к непредсказуемым результатам.

— Но ведь это будет нескоро?

— И сейчас уже многое перепуталось. Да ты и сам, наверное, это замечаешь.

— Я думал, что это только у меня.

— Да нет, мы все запутались и не можем выпутаться, — печально засмеялась Тори.

— Ну, если так, то можешь считать мое желание «поймать» тебя предательством по отношению к позициям современного мужчины. Но это не остановит моих планов. Я хочу стать необходимым для тебя, и я им стану. Вот так, цыганка.

— Тебе не придется слишком стараться, — честно призналась она и вдруг, что-то вспомнив, медленно сказала: — Помнишь, ты назвал меня как-то по-другому — не цыганкой, а как-то еще?

Девон понимающе кивнул головой:

— Цыганкой. Только французским словом «гитана».

— Ты что, знаешь французский?

— Нет, не знаю.

— Откуда же тебе известно это слово?

— Ничего странного. — Девон улыбнулся. — Поскольку мне было предназначено судьбой влюбиться в цыганку.

— Нет, кроме шуток. Откуда ты столько знаешь о цыганах?

Лицо его приобрело несколько загадочное выражение, и он еле слышно произнес:

— Наверное, это рок!

— Ну, ладно, скажи мне все-таки.

— Я не помню.

— Что я слышу? Говори немедленно!

— Я, правда, не помню, откуда и почему я знаю это слово. Просто я его знаю.

— Прямо наваждение какое-то.

— Вот и я говорю то же самое.

Тори казалась озабоченной.

— Ты знаешь, я действительно склонна подумать, что все это неспроста. Как карты, той ночью, помнишь? — Она вдруг подозрительно на него посмотрела. — Если только и вправду все обошлось без твоих ловких рук.

— Ты зря меня в чем-то подозреваешь. Как можно было ухитриться подтасовать карты, когда ты гадала? — резонно возразил Девон. — Ты же их раскладывала.

Тори неохотно согласилась:

— Верно. Но откуда ты знаешь это слово?

— Торжественно клянусь, клянусь моей честью, что я не помню, когда, как и почему я узнал его.

— Девон, это определенно рок.

— Да, судьба.

Тори была потрясена этими таинственными совпадениями, но никак не могла до конца в них поверить.

— Тори, помнишь, ты не хотела, чтобы я увидел те картины?

— Да, а что?

— А теперь можно мне их посмотреть?

— Хорошо, смотри, пожалуйста, — сказала она и, когда он подошел к картинам, нахмурившись, вышла из комнаты, но вскоре вернулась и оживленно сообщила: — Действительно, это слово существует. И по-французски, и по-испански, и по-итальянски оно означает «цыгане». Ты уверен, что не прочитал его в словаре после нашего знакомства?

— Нет, я нигде его не читал, — сказал Девон рассеянно, снова возвращаясь к осмотру картин.

Тори задумчиво покачала головой и, усевшись за столик, на котором стояли кувшины и стаканы с кистями и тюбиками краски, стала наблюдать за ним. Солнечный луч играл в его рыжих волосах; время от времени, когда Девон делал какое-нибудь резкое движение, свет попадал на золотую сережку и, вспыхивая, рассыпался яркими блестками. Она идет ему, подумала Тори и снова вернулась к своим размышлениям, чувствуя, что во всем этом есть какая-то связь.

В памяти всплыл образ ее отца, весело рассказывавшего о впечатлениях детства, когда он, сидя на коленях у Магды, слушал цыганские легенды и поверья. От нее он услышал и передал дочери такую примету: «Если твой возлюбленный носит золотую серьгу, он принадлежит только тебе».

Задумчиво прикусив губу, Тори смотрела на Девона. Она понимала, что слишком поздно что-то менять, что с самого начала были напрасны ее старания избежать неминуемого. Он принадлежит ей — так же, как она принадлежит ему. И это чувство было слишком сильно, чтобы его игнорировать.

Тори приходилось читать о людях, чья судьба была предопределена. Суть везде одна и та же: герои попадали в водоворот событий, из которого они уже не могли выбраться. Обратный ход невозможен.

Героиня такого романа — обычно очень красивая женщина с удивленными, не просыхающими от слез глазами — вдруг обнаруживала, что она по уши влюблена, и ничего не может с этим поделать. Она тоскует, не спускает с героя влюбленных глаз, и в один прекрасный день, отбросив сомнения, отказавшись от всех своих принципов, предается радостям любви.

Но у Тори все было иначе.

Ей нравилось наблюдать за ним. Это необъяснимо, но ей запал в душу простой и до смешного трогательный жест, когда он загорелыми пальцами рассеянно прочесывал свои густые волосы, создавая милый беспорядок на своей красивой голове, сиявшей, как медный шар. Девон был крупным мужчиной. Движения его сильного тела отличались свободой и размашистостью. У него было несколько надменное лицо, выражавшее внутреннюю силу и энергию; нос со следами не одного перелома; упрямый подбородок, чувственный рот, в легкой усмешке которого читалось нечто неуловимо загадочное; широкий разлет бровей, придававший его грубоватому лицу какую-то трогательную симметрию.