Охота на Минотавра - Николай Чадович

– Как схватили филеры на улице, так прямо в кутузку и доставили. Вы здесь один? – Троцкий продолжал недоуменно оглядываться по сторонам. – Признаться, я рассчитывал на куда более горячую встречу.

– Просто весть о вашем освобождении еще не дошла до широких масс. Я сам узнал об этом чисто случайно. Сразу и примчался сюда. Особо не огорчайтесь. Скоро вам от восторженных поклонников отбоя не будет. Вы ведь сейчас в Петрограде популярнее, чем оперные теноры.

– Теноры поют о чужих страстях, я же говорю о том, что наболело на душе у каждого, – со значением произнес Троцкий. – Разница, как между соловьиной трелью и набатом.

– Что же вы стоите? Прошу в коляску, – спохватился Рид. – Куда поедем?

– Право, не знаю. Еще так рано… Хотелось бы стряхнуть с себя прах тюремных застенков. Помыться, перекусить по-человечески, выпить глоток вина.

– Тогда лучше ко мне на квартиру. В гостинице много посторонних глаз. Вы ведь, прямо скажем, обрели свободу не совсем законным образом.

– И до каких пор прикажете мне скрываться? Бежал от царских ищеек в Америку – и угодил там в лагерь для нежелательных иностранцев. С великим трудом вырвался на родину – опять тюрьма! Вот она, судьба борца за пролетарскую свободу. Одни плевки да тернии.

Когда пролетка тронулась, Рид вежливо осведомился:

– Ну и как вам показалось в «Крестах»?

– Тюрьма как тюрьма. Бывают лучше, бывают хуже. Я ведь с юных лет скитаюсь по узилищам. Даже своим революционным псевдонимом взял фамилию надзирателя одесской тюрьмы Троцкого. Пусть, думаю, матерый защитник самодержавия хоть чем-то послужит делу освобождения рабочего класса.

– Я, между прочим, недавно был в Одессе.

– Ну и как там? Не вспоминают меня?

– Не стану кривить душой. У одесситов сейчас в чести совсем другие герои. Лавочники, налетчики, декаденты. Короче, засилье мелкобуржуазной стихии.

– Ничего, дайте только срок, и мы поганой метлой очистим Одессу от всей этой сволочи.

– А надо ли? Пусть бы сохранился заповедник прежней жизни. Один-единственный на всю пролетарскую страну. Так сказать, в назидание потомкам.

– Не путайте заповедник с очагом заразы. – К Троцкому возвращался его прежний апломб, порастраченный в тюрьме. – Если мы всерьез собираемся построить новый мир и взрастить нового человека, то первым делом должны освободиться от таких пережитков буржуазного либерализма, как ложно понимаемая жалость и половинчатость. Сорняки вырывают с корнями, иначе они будут прорастать снова и снова. Такова логика социалистической революции, мой друг… Кстати, как там на Западе? В тюрьме я несколько поотстал от текущих событий. Пролетариат еще не очнулся от спячки?

– Пока еще зевает и потягивается.

– Худо дело. Такая позиция наших братьев по классу тормозит развитие мировой революции. Необходимо срочно расшевелить их. Иначе все наши усилия здесь окажутся тщетными. Российское революционное движение зашло в тупик. Предпринимать какие-либо активные действия – бессмысленно и даже самоубийственно. Сейчас наша главнейшая задача – делегировать во Францию, Германию, Италию наиболее энергичных и грамотных марксистов, имеющих опыт зарубежной работы. Лично для себя я выбираю наиболее сложный участок работы – Англию. Развенчаем догматиков, соглашателей, оппортунистов и социал-шовинистов, прибравших к рукам руководящую роль в рабочем движении. Добьемся того, чтобы европейский пролетариат осознал свое основное историческое предназначение – быть могильщиком буржуазии. Тогда, глядишь, и наши дремучие лапотники потянутся за ними. Уверен, что не пройдет и пяти лет, как мы создадим Европейскую социалистическую республику. А там настанет черед и других континентов.

Именно этого Джон Рид и боялся. Не прозрения европейского пролетариата, до него, слава богу, было как до Луны, а иллюзий, которые строили на сей счет Троцкий и ему подобные.

Не ровен час – улетит демон революции в дальние края, порастратит там втуне свою сказочную силушку, а то и вообще насмерть убьется, и останутся в России одни только революционные лешие, ведьмы да домовые, мелкая сошка, короче говоря. Уж эти-то дело освобождения рабочего класса загубят на корню. Не вселенский кровавый шабаш у них получится, а мелкое злодейство вкупе с партизанщиной.

Нет, такие прирожденные смутьяны, как товарищ Троцкий, на дороге не валяются. Грех терять гения бунтарского искусства, виртуоза-поджигателя. Это уже потом, когда вся Россия запылает от края до края, всякие там Ворошиловы, Фрунзе да Бела Куны наловчатся подбрасывать дрова в огонь. Но сейчас, когда люди-спички, люди-зажигалки наперечет, их следует беречь и холить, что, кстати говоря, тоже непросто.

К каждому свой специфический подход нужен, особое обращение. А кроме того, каждого следует к делу в нужный момент подпускать, в свой черед. Один только и умеет, что революцию на пустом месте организовывать. Зато стараниями другого эта революция, как моровое поветрие, во все щели проникнет. Третий доведет ее до абсурда, без чего тоже нельзя. А четвертый, теми же самыми революционными лозунгами прикрываясь, всех прежних пролетарских борцов выведет в расход, чтобы особо не резвились. Разделение труда, ничего не поделаешь. Каждому овощу свое время, каждому пророку свой крест, каждому герою своя плаха.

Нет, Лев Давыдович, не суждено вашим планам сбыться. Если вы когда-нибудь и уедете на Запад, так только подыхать. А огонь изрыгать и людишек пожирать, как демону от природы и положено, будете здесь, на вскормившей вас многострадальной Русской земле.

Эх, не видать вам перманентной революции как своих ушей…

По пути Джон Рид останавливался в самых разных местах и отдавал распоряжения – иногда по телефону, но чаще всего устно. Доверенных людей у него было не так уж и много, но с обязанностями своими они справлялись безукоризненно, ведь не за идею работали, а за деньги.

До квартиры Рида добирались не кратчайшим путем, а, как говорится, через Сахалин и Камчатку – время надо было потянуть. Троцкий, обретший наконец благодарного слушателя, непрерывно произносил обличительные речи, направленные как против Временного правительства и буржуазии в целом, так и против головотяпства коллег-революционеров, ничего дальше своего носа якобы не видевших.

Если Риду и удавалось вставить свою реплику, то с трудом. Воспользовавшись моментом, когда Троцкий сморкался, он как бы между делом поинтересовался:

– А нельзя ли мировую революцию начать здесь, в России? Костер-то ведь с края поджигают.

– Костер с края потому поджигают, что там солома лежит. – За словом в карман Троцкому лазить не приходилось. – А Россия – сырое полено. Его куда ни сунь, толку не будет. Один дым. Солома там! – Он указал в сторону мелькнувшего на горизонте Финского залива. – Здесь если что и загорится, так не скоро.

Дом, в котором Рид снимал целый этаж (положение влиятельного американского журналиста обязывало), находился в самом центре города, на углу Лиговки и Невского. Место самое удобное – знай себе митингуй.