Достоевский. Энциклопедия - Николай Николаевич Наседкин

уровень наук и талантов доступен только высшим способностям, не надо высших способностей! Высшие способности всегда захватывали власть и были деспотами. Высшие способности не могут не быть деспотами и всегда развращали более, чем приносили пользы; их изгоняют или казнят. Цицерону отрезывается язык, Копернику выкалывают глаза, Шекспир побивается каменьями, вот шигалевщина! Рабы должны быть равны: без деспотизма ещё не бывало ни свободы, ни равенства, но в стаде должно быть равенство, и вот шигалевщина! Ха-ха-ха, вам странно? Я за шигалевщину!..» А перед этим «бес» Верховенский отозвался об авторе системы так: «— Шигалев гениальный человек! Знаете ли, что это гений вроде Фурье; но смелее Фурье, но сильнее Фурье…»

В Шигалеве отразились отдельные черты нечаевца А. К. Кузнецова, в его идеологии пародируются отдельные моменты публицистики таких, например, авторов, как Г. З. Елисеев, но в черновых записях персонаж этот чаще всего именуется Зайцевым, по имени критика «Русского слова» В. А. Зайцева — одного из героев статьи «Господин Щедрин, или Раскол в нигилистах». Однако ж, Шигалев не столько карикатура только на Зайцева — крайне радикального «нигилистического» публициста, сколько обобщённый пародийный образ, собирательный тип теоретика-нигилиста. И в его теории переустройства мира спародированы не столько утопические теории Фурье, Кабе и Сен-Симона, сколько новейшие идеи их революционных последователей — Бакунина, Ткачёва, Нечаева…

Шипуленко Семён Иванович

«Скверный анекдот»

Действительный статский советник, бывший подчинённый генерала Никифорова. Никифоров пригласил ещё только его, помимо генерала Пралинского, на свой день рождения и новоселье с дальней целью — уговорить его стать жильцом нижнего этажа нового никифоровского дома. «Но Семён Иванович на этот счёт отмалчивался. Это был человек тоже туго и долговременно пробивавший себе дорогу, с чёрными волосами и бакенбардами и с оттенком постоянного разлития желчи в физиономии. Был он женат, был угрюмый домосед, свой дом держал в страхе, служил с самоуверенностию, тоже прекрасно знал, до чего он дойдёт, и ещё лучше — до чего никогда не дойдёт, сидел на хорошем месте и сидел очень крепко. На начинавшиеся новые порядки он смотрел хоть и не без желчи, но особенно не тревожился: он был очень уверен в себе и не без насмешливой злобы выслушивал разглагольствия Ивана Ильича Пралинского на новые темы…» Иван Ильич, в свою очередь, питал сложные чувства к Шипуленко, «тем более что Семён Иваныч Шипуленко, которого он особенно презирал и, сверх того, даже боялся за цинизм и за злость его, тут же сбоку прековарно молчал и чаще, чем бы следовало, улыбался…» Именно не столько тупое «ретроградство» генерала Никифорова, сколько язвительные усмешки генерала Шипуленко и подвигли молодого генерала Пралинского чуть погодя вляпаться в «скверный анекдот» — угодить на свадьбу своего подчинённого Пселдонимова и растерять там все свои либеральные убеждения.

Шишков

«Записки из Мёртвого дома» /«Акулькин муж»/

Арестант Омского острога, попавший на каторгу за убийство жены. Повествователь Александр Петрович Горянчиков, находясь в госпитале, в душную бессонную ночь подслушал случайно, как этот Шишков рассказывает соседу по койкам свою историю: он был сыном разорившегося богатого мужика, голь перекатная, и только случаем удалось ему жениться на красавице Акулине, дочери местного деревенского богатея Анкудима Трофимыча, ибо бывший её жених и приятель-собутыльник Шишкова Филька Морозов отказался на ней жениться и пустил слух, что уже «спал с ней». Шишков, не сумев побороть ревность, начал бить свою Акулину, а потом, когда она призналась, что всё же, несмотря ни на что, любит Фильку, — зарезал её.

«Рассказчик Шишков был ещё молодой малый, лет под тридцать, наш гражданский арестант, работавший в швальне. До сих пор я мало обращал на него внимания; да и потом во всё время моей острожной жизни как-то не тянуло меня им заняться. Это был пустой и взбалмошный человек. Иногда молчит, живёт угрюмо, держит себя грубо, по неделям не говорит. А иногда вдруг ввяжется в какую-нибудь историю, начнёт сплетничать, горячится из пустяков, снуёт из казармы в казарму, передаёт вести, наговаривает, из себя выходит. Его побьют, он опять замолчит. Парень был трусоватый и жидкий. Все как-то с пренебрежением с ним обходились. Был он небольшого роста, худощавый; глаза какие-то беспокойные, а иногда как-то тупо задумчивые. Случалось ему что-нибудь рассказывать: начнёт горячо, с жаром, даже руками размахивает — и вдруг порвёт али сойдёт на другое, увлечётся новыми подробностями и забудет, о чём начал говорить. Он часто ругивался и непременно, бывало, когда ругается, попрекает в чем-нибудь человека, в какой-нибудь вине перед собой, с чувством говорит, чуть не плачет… На балалайке он играл недурно и любил играть, а на праздниках даже плясал, и плясал хорошо, когда, бывало, заставят… Его очень скоро можно было что-нибудь заставить сделать… Он не то чтоб уж так был послушен, а любил лезть в товарищество и угождать из товарищества…»

Шмерцов Маврикий Маврикиевич

«Братья Карамазовы»

Полицейский, становой пристав. Он прежде других должностных лиц прибыл в Мокрое «инкогнито», дабы «следить за “преступником” неустанно до прибытия надлежащих властей, равно как изготовить понятых, сотских и проч. и проч.» Как чуть позже выяснится, Маврикий Маврикиевич — старый знакомый и даже собутыльникм «преступника» Дмитрия Карамазова, однако ж при аресте его постарался об этом забыть: «Маврикий Маврикиевич, приземистый плотный человек, с обрюзглым лицом, был чем-то раздражён, каким-то внезапно случившимся беспорядком, сердился и кричал. Как-то слишком уже сурово пригласил он Митю взлезть на телегу. “Прежде, как я в трактире поил его, совсем было другое лицо у человека”, — подумал Митя влезая…» А дальше приятель-становой и вовсе грубо оборвёт Митю, поставит его на место.

Шнейдер

«Идиот»

Профессор, у которого лечился князь Мышкин в Швейцарии. По рассказу самого князя генералу Епанчину: «Частые припадки его болезни сделали из него совсем почти идиота (князь так и сказал: идиота). Он рассказал, наконец, что Павлищев встретился однажды в Берлине с профессором Шнейдером, швейцарцем, который занимается именно этими болезнями, имеет заведение в Швейцарии, в кантоне Валлийском, лечит по своей методе холодною водой, гимнастикой, лечит и от идиотизма, и от сумасшествия, при этом обучает и берётся вообще за духовное развитие; что Павлищев отправил его к нему в Швейцарию, лет назад около пяти, а сам два года тому назад умер, внезапно, не сделав распоряжений; что Шнейдер держал и долечивал его ещё года два; что он его не вылечил, но очень много помог; и что наконец, по его собственному желанию и по одному встретившемуся обстоятельству, отправил его теперь в Россию…» Основная