Молот и крест. Крест и король. Король и император - Гарри Гаррисон

ветра, змей сможет плыть по небу, как парусник, но – увы! – тогда хозяином становится ветер, а не человек. Так случилось со мной. Теперь я бы поступил по-другому.

До Шефа донеслись крики толпы, увидевшей воздушного змея. Люди заполнили берег реки, кое-кто из них поднялся почти до высоты башни по крутому склону, уходившему в сторону тысячи минаретов Кордовы.

– Итак, с воздушным змеем тебе все понятно?

Шеф кивнул, ожидая дальнейших объяснений. Но Ибн-Фирнас подошел к лебедке, достал нож и полоснул по бечеве. Освобожденный воздушный змей устремился вверх, клюнул и, развернувшись поперек ветра, стал снижаться, беспорядочно крутясь и раскачиваясь. Двое застывших в ожидании слуг вскочили на ноги и побежали вниз по лестнице, чтобы разыскать и принести игрушку.

– Теперь мы сделаем кое-что посложнее.

По сигналу четверо слуг вынесли еще одну конструкцию. Она имела такую же форму. Эта открытая с обоих концов коробка из натянутой на жерди ткани была в два раза больше и заметно прочнее. А внутри висел своеобразный гамак с куском материи. С каждого бока выступали короткие крылышки. Шеф был озадачен.

Через толпу слуг прошел маленький мальчик и с сосредоточенным выражением лица остановился перед новым змеем. Ибн-Фирнас погладил ребенка по голове и заговорил по-арабски, слишком быстро, чтобы Шеф мог разобрать. Мальчик в ответ кивал. И вот два темнокожих великана быстро подхватили его и опустили внутрь коробки. Подойдя ближе, Шеф увидел, что ребенок расположился в гамаке; голова возвышалась над краями змея, руки держались за рукоятки. Когда мальчик их поворачивал, крутились матерчатые крылья по бокам коробки.

Четверо слуг осторожно подняли змея, развернули по ветру и поднесли к краю башни. Люди у лебедки принялись крутить ворот, выбрали ярд-другой слабины. Шеф услышал, как толпа восторженно взревела и постепенно затихла.

– Это не опасно? – негромко обратился он к Сулейману, не доверяя своему знанию арабского. – Я не хочу, чтобы малыш погиб по моей вине.

Сулейман переговорил с Ибн-Фирнасом. Тем временем мальчик с сосредоточенным лицом сидел над краем пропасти, а ветер уже тянул змея в воздух.

Переводчик обернулся к Шефу:

– Ибн-Фирнас говорит, что, разумеется, все в руках Аллаха. Но еще он утверждает: пока трос держит змея, никакого риска нет. Опасно будет, если они отпустят веревку, отправят мальчика в свободный полет.

Шеф кивнул и отступил. Заметив его жест, Ибн-Фирнас в последний раз проверил силу ветра и дал знак слугам. Те, крякнув, подняли змея на вытянутых руках, дождались, когда его подхватит ветер, и разом отпустили.

Мгновение змей скользил вниз вдоль стены башни, затем поймал восходящий поток и взмыл. Прислуга лебедки выпустила десяток ярдов бечевы, затем еще столько же… Змей медленно поднимался в небо, над его верхним краем все еще можно было различить маленькое личико. Шеф наблюдал, как слегка изгибаются и поворачиваются крылья, как змей поднимается на дыбы, затем останавливается, выравнивается. Ветер качал коробку вверх и вниз, но, похоже, мальчик был в состоянии управлять змеем, удерживать его в нужном положении. Если эта штуковина завалится слишком сильно, как та, предыдущая, когда перерезали бечеву, мальчика выбросит из гамака, подумал Шеф. Но нет, качка была не настолько сильна. Не страшнее, чем у корабля в неспокойном море.

Ибн-Фирнас молча протянул Шефу трубку, похожую на ту, которой хвастался Муатья. Так же без слов он показал, чем она отличается от той подзорной трубы, – одна половина могла надвигаться на другую, скользя по смазанной жиром коже. Ибн-Фирнас выразительно прищурил глаз, сдвигая и раздвигая инструмент. Шеф взял у него трубу, направил на змея, подвигал части, настраивая фокусировку.

Вот он, мальчик. Высунув от усердия язык, сосредоточился на управлении рукоятками, старается ровно держать змея относительно набегающего потока воздуха. Во всяком случае, нет сомнений, что змей способен нести его вес.

– Как далеко можно отпускать змея? – спросил Шеф.

– Насколько хватит веревки, – ответил Сулейман.

– А что, если ее перерезать?

– Он спрашивает, не хочет ли король франков сам увидеть.

Шеф убрал от глаза трубу, нахмурился.

– Нет. Если так уже делали, я предпочел бы просто услышать, что тогда произошло.

Он снова прильнул к трубе, не слушая долгий диалог. Наконец Сулейман обратился к нему:

– Он говорит: пятнадцать лет назад змея впервые отпустили в свободный полет с мальчиком внутри. Закончилось это благополучно, и тогда сам Ибн-Фирнас рискнул взлететь. Он говорит, что узнал три вещи. Во-первых, гораздо легче управлять полетом против ветра, чем по направлению ветра. Во-вторых, для управления крыльями нужен навык, который мальчик приобрел после многих полетов на привязи, а самому Ибн-Фирнасу не хватило на это времени. Он говорит: тело должно реагировать быстрее, чем разум успеет отдать приказ, а этому сразу не научишься. В-третьих, он понял, что нужно было поставить крылья, чтобы управлять боковой качкой с боку на бок, а не только продольной, то есть поворотами вверх и вниз. Когда Ибн-Фирнас летел вниз вдоль реки, змей завалился набок, и выправить его движение не удалось. И вместо того чтобы грациозно приводниться, как водоплавающая птица, он рухнул кувырком на скалы. С тех пор он не может ходить без опоры, хотя его лечили лучшие хирурги Кордовы. Он считает, что его ноги – жертва Аллаху за приобретенное знание.

– Спускайте мальчика, – сказал Шеф. – Скажи достопочтенному мудрецу, что я безмерно признателен за увиденное и преклоняюсь перед его решимостью все испытать самому. Скажи, что мы бы очень хотели сделать точный рисунок его змея. Мы найдем более подходящее место для испытаний, чем каменистый берег Гвадалквивира. А еще скажи, что нас восхищают трубы со стеклами и мы не прочь освоить искусство их изготовления. Интересно, как он до этого додумался.

– Ибн-Фирнас говорит, – был ответ, – что линзы, которые делают маленькие буквы большими, нам известны с незапамятных времен. Остальное было делом настойчивых попыток.

– Сделали старое знание новым, – с глубоким удовлетворением произнес Шеф. – Он умнее, чем его ученик.

* * *

В одной из крошечных каморок, которых так много в Кордове, напротив открытого окна сидел, скрестив ноги, человек. Его руки беспрестанно сновали – он шил, и шов выползал из-под иголки, как живая змея. На работу он и не смотрел, его взгляд не отрывался от улицы. Портной замечал все, что там происходило. Еще один человек сидел в углу, его нельзя было увидеть снаружи.

– Ты хорошо рассмотрел? – спросил портной.

– Да. Они все время шляются по городу, пялятся, как мартышки. Выше пояса на них только облегающие рубахи, а у многих даже нет рукавов. Они бы ходили голые, как свиньи на солнцепеке, если бы кади им позволил. Легко увидеть, что у