Kurohibi. Черные дни - Gabriel

широко раздвинула бедра в стороны, пальцами развела мягкие и округлые половые губы с темным лобком, чуть утопив их в розовой сочной плоти, и нависла над поднявшимся вертикально членом.

— Мы станем одним целым, сольемся телами и душами. Это так… приятно... Ты ведь доставишь маме удовольствие?

И не дождавшись ответа, девушка опустила свой таз вниз, и член погрузился в восхитительно плотную и сочную мякоть влагалища, тут же уткнувшись в бугристые складки его стенок, что оплели ствол в чарующе волнительном крепком объятии.

— Ах… И вправду… так хорошо… — Юй обняла затрясшегося и почти впавшего в прострацию Синдзи за шею и прильнула к нему в страстном поцелуе, просунув язык глубоко в рот, прижавшись к его телу упругими грудками и одновременно начав плавно двигаться на пенисе, постепенно ускоряясь и едва ли не запрыгав после серии глубоких фрикций. — Еще чуть глубже… Ох… Ты невероятен, зайка…

Синдзи ощущал, как его разум проваливался в омут всесокрушающего удовольствия, разбитый тем фактом, что его тело искрилось в экстазе от невероятно приятных сексуальных ласк собственной матери. Дикая идея, что гремела в его голове, уже не казалось столь ужасной, и все прочие мысли уже не трогали его скачущее сердце, слишком смазанные и невнятные по сравнению с чувством влагалища, скользящего по члену, и он уже готов был поддаться и слиться с матерью в едином экстазе, обхватить ее, прижать, пронзить как можно глубже, как вдруг где-то далеко-далеко прозвучал отчаянный умоляющий крик:

— Синдзи… Синдзи-и-и…

Надломленный рассудок выловил из глубин памяти, что голос принадлежал Аске, одной юной девушке, которой сейчас было очень-очень больно, страшно, но больше всего — одиноко. И она умирала.

И тут глаза медленно распахнулись, за страстно стонущим телом взмокшей Юй разглядев, как ужасающе мучительно кричала и извивалась рыжеволоска, метая слезы по капсуле и сжимая лицо в жуткой боли, и как бугрился ее живот, в кишечник которого уже невероятно глубоко проникло щупальце, выпятив его извивающуюся форму под кожей. Словно змеи, суетящиеся в брюхе, щупальце разрыхляло ее чрево, пробивалось изнутри бороздой и беспрестанно протискивалось все глубже, заполнив и расширив кишечник почти до самого желудка.

Кричала и Мари, обретя голос, хоть слабый и хриплый, но все так же пропитанный агонией и ужасом. Ее нижняя часть тела, начиная с живота, была целиком схвачена Ангелом, и что-то странное происходило с ее чревом — матка, будто нагретый воск, начала сжижаться и растекаться по сиденью, а дыра в брюхе медленно расползалась в стороны, обнажая вываливающийся кишечник. И вся ее плоть — от потрохов до ног, медленно растворялись и будто плавились, как мороженое на солнце. Притом кожа нигде не рвалась, плоть нигде не смешивалась, оставаясь целой — и одновременно оплавленной. Мари буквально превращаясь в аморфную массу.

— Мое… мое тело… тает… — донесся ее полный ужаса и потрясения голос. — Что со мной… меня плавит изнутри… Господи, я свои кишки вижу… Это... это ощущение… я не могу вынести…

И тут вдруг замерев на секунду, девушка вскинула голову вверх в взвыла чудовищным протяжным воплем, и из ее брюха вывалился кишечник вместе с внутренними органами, повиснув в густом полупрозрачном желе на одних сосудах и трубках. Тело ниже грудей начало растворяться, словно карамель на огне.

Однако жуткий крик Мари заглушил еще более страшный вой Аски, судя по тряске и барахтанью дошедшей до крайней черты восприятия и почти разорвавшей сознание от агонии. Щупальце в ее животе дошло до самой диафрагмы, проникнув сквозь весь кишечный тракт и натянув его на себя, словно невообразимо длинный носок, а затем начало извиваться и змеиться по всей кишке, заставляя ту пробиваться из-под живота грядой неровных бугров. И когда Аска начала трястись в судорогах, разбрызгивая пену изо рта, щупальце вдруг рвануло еще куда-то глубже, выпрямив кишечник, и девушка мгновенно заглохла, выкатила глаза и издала жуткий булькающий гортанный рев, словно внутри нее забурлил котел. А после из ее горла донесся выплескивающийся звук, как при рвоте, рот машинально широко распахнулся, вывалив язык, и тут внезапно из пищевода вырвалась головка щупальца — того самого белого гибкого отростка толщиной в два пальца, что проник в попку рыжеволоски и прошел через весь пищеварительный тракт. Сама девушка утробно захрипела и почти без сознания с забитым ртом начала надсадно что-то скулить через нос, кажется, сквозь затуманенный разум пытаясь произнести «Синдзи», но вместо этого лишь в рвотном рефлексе расплескивая вспенившееся содержимое желудка из-за краев губ да давясь от торчащего шевелящегося и скользящего щупальца.

И тут, пока ужасающим криком орала Мари и хрипела Аска, к хору агонии добавился по-настоящему испуганный возглас Рей. В ее капсуле сразу несколько белых мерзко улыбающихся фигур, внешне являющихся одновременно копией и мужского, и женского образа Синдзи, подняли тело голубовласки над креслом, и две из них зависли прямо спереди и позади нее, своим тазом где-то на уровне ее головы. Бороздки на теле оторопело замершей девушки, что образовались от забравшихся под кожу ворсинок, вдруг зашевелились и начали шустро ползти вверх, к голове. Рей напряженно сжала лицо, словно от сильного и крайне неприятного ощущения, начавшего всей своей тяжестью давить на мозг, а затем, когда большая часть червоточин под кожей собралась в области шеи, зажмурилась и протяжно заскулила. Ее тело непроизвольно дернулось, что, впрочем, из-за хваток сияющих фигур получилось едва ощутимо, а затем девушка вдруг распахнула свои глаза, где в алом мерцании разверзлась бездна страха и ужаса, и разразилась неистовым потрясенным криком. И тут же ее правый глаз налился ярким красным свечением и вдруг лопнул, словно перезрелая ягода. На белоснежном, искаженном гримасой чудовищного ужаса лице Рей вместо глазного яблока образовалась глубокая дыра с окрававленными краями, но не успела та закричать в полную силу, как фигура перед ней вдруг схватила ее голову руками и вонзила член прямо в отверстие, углубив его на всю свою длину.

Голубовласка оцепенела, словно ее тело сковало цепью, на лице мелькнула тень отрешенного опустошения, а в это время парящее позади существо неожиданно плавно опустило руку на ее затылок, и вдруг вспыхнула яркая искра из чистого света, и задней части черепа девушки просто не стало — вместо ее мягких шелковистых голубых волос на черепной кости от ее основания до темечка зияла дыра, обнажившая разделенную на две половинки серую гладь клинообразного затылочного отсека мозга. Лицо Рей за долю секунды обмякло, стерев всякое выражение страха и боли, отрешенно и опустошенно вытянулось, будто сознание лишилось всякой