Первый кубанский («Ледяной») поход - Сергей Владимирович Волков

огнем, замерзшие полы шинели стучат при ходьбе, ездовые, нахохлившиеся, как какие-то гигантские птицы, примерзли к седлам в полном смысле этого слова; орудийные колеса от налипшего и замерзшего на них снега представляли сплошные снеговые диски, которые номера, шедшие рядом, все время разбивали кирками.

До Ново-Дмитриевки оставалось еще версты 3–4. Колонна подходит к речке, разлившаяся от беспрерывных дождей, она вышла из берегов и затопила мост. Переправляться по нему нельзя было, конные, посланные вперед, выяснили, что перед мостом находится выбоина, где глубина достигает двух аршин, кроме того, поднятый на середине мост настолько обледенел, что лошади, пытавшиеся на него взбираться, скользили и падали. Колонна останавливается, ждут дальнейших распоряжений, всем ясно, что переправляться нельзя. Вода от массы падающего снега превратилась в грязно-молочный кисель… А при мысли о переправе вброд по спине пробегают мурашки. Началось какое-то движение. «По коням», – раздается команда. Справа по берегу медленно подъезжает генерал Корнилов. Он и генерал Марков спешиваются и подходят к реке.

«Есть слухи, что станица оставлена красными, – говорит наш командир, – сейчас туда двинется разведка». Действительно, два взвода Офицерского полка садятся на крупы лошадей конных ординарцев генерала Маркова и начинают переправляться; темнеет, снег усиливается, начинается вьюга; окончательно замерзшие люди жмутся друг к другу, укрываясь от пронизывающего ветра за передками и ящиками, несчастные лошади дрожащие еле стоят на ногах и все время стараются собраться в кучу. Около переправы разложен костер огромный, моментально вокруг него собирается толпа. Красивое и вместе с тем жуткое зрелище представляла собой группа коченеющих людей, толпящихся у костра. Громадное пламя, колеблясь от ветра, выхватывало из темноты то одну, то другую фигуру, у костра лежит тяжело раненный, его только что сняли с повозки, где он почти замерз, со слабой страдальческой улыбкой протягивает он свои окоченевшие руки к огню, нужды ему нет, что его полушубок начал тлеть, что его перчатки дымят и от его сапог идет пар, он чувствует, как живительная теплота разливается по телу, и счастливая улыбка озаряет его лицо.

Мрачно и сосредоточенно смотрят все на колеблющееся пламя костра, как будто в нем ища разгадку своим страданиям. Даже верховые лошади и те, чувствуя тепло, пытаются просунуть свои морды к костру, их бьют, отгоняют, но они снова подходят… Стемнело окончательно, а вьюга усиливается. Сильнее порывы ветра, теснее жмутся друг к другу люди. Внезапно с того берега начинается близкая ружейная стрельба, слышны какие-то крики, это отходит наша разведка, и Корнилов отдает приказание роте корниловцев и роте Офицерского полка перейти вброд и прочно закрепиться на ближайшем гребне. Цепь рассыпается и двигается к берегу. «Рота, за мной», – слышится голос генерала Маркова, и он первый входит в ледяную воду. Молча, с винтовками над головами, с лицами, на которых застыло выражение мрачной решимости, двинулась эта цепь полузамерзших людей в бурлящую реку. Слышен громкий голос генерала Маркова. «Как будто немного сыровато», – шутит он. Бушующая водяная стихия, казалось, решила сломить эту горсть смельчаков, дерзнувших поспорить с нею, но все напрасно, по грудь в воде, делая нечеловеческие усилия, чтобы противостоять напору воды, цепь медленно, но верно подвигалась вперед.

Оставшиеся на берегу с замиранием сердца наблюдали эту страшную картину борьбы сильных духом с разбушевавшейся природой. Даже у генерала Корнилова, у этого железного человека, на глазах блестели слезы. Но вот цепь достигла того берега, поднимается на него и двинулась к станице, ее оттуда встречают сильным пулеметным и ружейным огнем. В направлении на станицу что-то блеснуло, момент – и треск разорвавшейся гранаты заставляет всех разбежаться по своим местам.

Противник с очень близкого расстояния начинает обстреливать переправу. Один из первых снарядов попадает в костер, громадный столб пламени вздымается к небу, огненным снопом разлетаются искры, слышны стоны и проклятия, 4 убито и 22 ранено. Корнилов приказывает переправить орудие на тот берег, чтобы поддержать нашу наступающую пехоту.

По команде «Ездовые, садись» номера поднимают ездовых и садят их, т. к. замерзшие люди не могут даже вставить ногу в стремя. Лошади бросаются вперед, потом назад, опять вперед и бессильно останавливаются, колеса вмерзли, и пушка стоит на месте. Подходят номера, скалывают лед, берутся за колеса – все напрасно. Наконец, сдвинулось с места 2-е орудие и осторожно спускается в реку, вода доходит до седел, пушки почти совсем не видно. Каким-то чудом проезжает запряжка по мосту и въезжает на тот берег, за ней двинулся 2-й ящик.

Едва орудие поднялось на гребень, как было встречено пулеметным огнем из густых зарослей слева от дороги. Орудие моментально завернулось, снялось с передков, но после первого же выстрела благодаря замерзшему маслу оно остановилось в положении отката и никакими усилиями его нельзя было подать вперед.

Против большевиков, засевших в зарослях, были двинуты рота корниловцев и юнкера, которые и выбили противника. Станица в это время почти вся уже была занята нами. Ввиду невозможности перевести артиллерию и обоз в станицу, решено оставить все это на месте, выставить сторожевое охранение на ближайших хуторах, а всех людей и лошадей отправить в станицу. Конным чинам было приказано перевозить пеших на крупах лошадей. Т. к. каждый стремился скорее попасть в станицу, то сейчас же масса конных запрудила реку, вода быстро поднялась. Было настолько темно, что всадник с трудом мог различить голову своей лошади; у самого моста кто-то свалился вместе с лошадью в яму и начал барахтаться.

«Какая… там пузыри пускает», – раздался голос генерала Маркова, наблюдавшего за переправой. «Это я, генерал Богаевский», – отвечал голос из темноты. «Африкан Петрович, – весело крикнул Марков, – плывите сюда, здесь мелко».

Скоро почти все были перевезены на другой берег, и батарея двинулась в станицу. Незадолго перед этим был тяжело ранен пулей в голову начальник пулеметной команды поручик Гагеман, он умер на следующий день. Его смерть была тяжелой потерей для батареи. Выдающийся пулеметчик, боевой офицер, «интеллигентный авантюрист», как его называл в своем дневнике подполковник Миончинский, он был человеком военного дела в полном смысле этого слова, дрался с кочевниками на границах Афганистана, был инструктором в турецкой армии, кончил французскую пулеметную школу, будучи турецким офицером, дрался с болгарами и, наконец, всю европейскую войну провел пулеметчиком в рядах русской армии. Ввиду того что красные еще занимали окраину станицы, было приказано разместиться как можно кучнее, и батарея получила 4 дома.

На рассвете на следующий день начали перевозить пушки в станицу. Шел снег. Противоположный берег был усеян повозками, санитарками, перевернутыми двуколками и трупами лошадей. Вода сильно спала, и мост почти весь виден над водой. Лошади настолько измучились прошлой