Люцифер и ангел - Барбара Картленд

Он хорошо знал лес и решил, что Анита скорее всего не станет сходить с тропы и пробираться через кустарник.

Герцог чувствовал не только далекое ворчанье грома, но и то спокойствие и тишину, которые всегда наступают перед бурей, и надеялся найти Аниту прежде, чем она успеет промокнуть.

Однако никаких следов не было видно, и герцог решил, что она бежала очень быстро, раз за столь короткое время смогла убежать так далеко.

По его прикидкам с той минуты, как он разозлился на Аниту, прошло три четверти часа, и девушка могла заметно опередить его.

Следов Аниты по-прежнему не было видно. Герцог уже начал спрашивать себя, не ошибся ли он, предположив, что Анита пошла в лес, когда вдруг увидел ее.

Девушка сидела посреди небольшой вырубки на поваленном дереве. Склонив голову, она закрывала лицо руками.

Герцог придержал Громовержца. Внезапно раздался близкий сильный удар грома, и конь, вздрогнув, поднялся на дыбы.

Анита подняла голову и, увидев герцога, встала. Она была очень бледна. В огромных глазах застыло упрямое выражение.

Герцог подъехал к девушке.

— Я приехал за вами, Анита, — сказал он. — Мы должны вернуться домой как можно скорее, потому что Громовержец терпеть не может раскатов грома.

— Да… конечно, — согласилась Анита. Герцог протянул руку.

Девушка крепко ухватилась за его запястье, и он посадил ее в седло перед собой.

Анита была такой легкой, что герцогу показалось, будто она взлетела на коня.

Герцог повернул Громовержца. Вдруг небо расколола молния. От раската грома конь загарцевал так, что герцог с трудом сдержал его.

— Может, я пойду пешком? — мягко спросила Анита.

— Нет, — ответил герцог. — Здесь неподалеку есть сарай. Там мы сможем переждать грозу.

Новый удар грома возвестил о том, что гроза уже совсем близко, и герцог пустил Громовержца в галоп по тропинке, выводящей из леса.

С Анитой, сидевшей перед ним в седле, это было непросто, но искусство наездника помогло герцогу направить коня между деревьями в поле, где стоял сенной сарай.

Как только они приблизились к строению, упали первые крупные капли дождя и небо снова прочертила молния.

Не успел Громовержец встать на дыбы, как герцог въехал в сарай через полуоткрытую дверь. Сокрушительный удар грома пророкотал прямо над их головами.

Герцог и Анита спрыгнули на землю, думая только о Громовержце, яростно протестующем против грозы единственным известным ему способом.

Удержать коня было трудно, и Анита заговорила с ним ласковым голосом, как обычно она говорила с лошадьми.

— Все хорошо, — шептала она. — Гроза тебя не тронет. Это просто ужасный шум, а молний здесь не видно.

Конь был словно загипнотизирован ее словами.

Он дрожал и беспокойно переступал, но больше не вставал на дыбы. Придерживая его за уздечку, герцог гладил его шею, а Анита продолжала говорить.

Новый раскат грома ударил почти как взрыв, сотрясая сарай. Сильный порыв ветра распахнул дверь.

Громовержец пришел в ужас. Анита судорожно вздохнула и вдруг произнесла тихим, дрожащим голоском:

— О, Громовержец… Мне тоже… страшно.

Конь словно понял Аниту и потерся мордой о ее плечо. И в этот момент герцог в ошеломлении понял, что влюблен!

Он с трудом мог поверить, что чувство, охватившее его, реально, но в то же время знал: он страстно хочет обнять Аниту, прижать ее к себе и успокоить.

И еще герцог понял, что хочет защитить девушку не только от грозы, но от всего, что может побеспокоить и напугать ее, — лелеять ее всю свою жизнь.

Он был очень смущен пробуждением любви, но, подумав, пришел к выводу, что если бы был честен с собой, то открыл бы его в себе гораздо раньше.

Только упрямство и вера в священную незыблемость своих планов заставили его устроить смотрины уже после знакомства с Анитой.

Герцог ощущал, как все его тело трепещет от чувства, которое он считал невозможным для себя. Теперь он точно знал: он полюбил Аниту в то мгновение, когда она повернула к нему похожее на цветок личико и сказала, что мечтает о Люцифере.

Он непрерывно думал о ней по пути в Харрогит. Увидев ее там, он понял, что новая встреча была неизбежной.

Когда герцог спасал Аниту сначала от священника, а потом от лорда Грэшема, он говорил себе, что мотивы его поступков были целиком и полностью бескорыстными.

Теперь он признался себе, что любит Аниту. Еще ни одна женщина не наполняла так его жизнь.

Снова послышался гром, но уже дальше, хотя дождь хлестал, словно тропический ливень. Шум воды по крыше почти заглушал все остальные звуки.

Анита снова разговаривала с Громовержцем. Герцог услышал:

— Гроза уходит. Теперь нам больше не нужно бояться… ни тебе, ни мне. Это было… глупо. Мы в безопасности… в полной безопасности… и даже не промокнем.

— Это верно, — заметил герцог.

Анита быстро взглянула на него, потом снова отвернулась. Герцог почувствовал, что она робеет и все еще боится его гнева.

Снова они вместе придерживали Громовержца, и герцог сказал:

— Вам повезло, что я так хотел принести вам свои извинения, а то бы вы промокли насквозь!

Глаза Аниты сверкнули, но к герцогу она так и не повернулась. Любуясь ее лицом, он нежно сказал:

— Прошу прощения, Анита… Вы прощаете меня?

— Я… я была… не права, — начала она.

— Нет, нет! — быстро возразил герцог. — Вы были совершенно правы. Я объясню свое поведение, но не сейчас.

На мгновение воцарилась тишина, затем Анита сказала:

— Мне… кажется, дождь… кончается.

— Придержите Громовержца, я выгляну и посмотрю.

Герцог подошел к двери и встал в проеме.

Земля влажно блестела от дождя, но гроза уже затихала вдали.

Герцог услышал гром, но это был всего лишь отдаленный рокот. Он стоял у дверей, ощущая биение в висках и странное томление в сердце. Вдруг сквозь облака пробилось солнце. Гроза закончилась.

Герцог глубоко вздохнул. Он чувствовал, что все это было знамением. Он повернулся и подошел к Аните.

Черный жеребец подбирал с пола клочки сена. Анита в белом платье, без шляпки, больше, чем когда-либо, походила на маленького ангела.

Герцог сдержал внезапный порыв: ему хотелось немедленно обнять девушку и рассказать ей о своей любви.

Он знал: Анита все еще огорчена его поведением в кабинете, но любовь подсказала ему, что он должен думать о ней, а не о себе, к тому же было не время и не место для объяснений.