Каторжанка - Даниэль Брэйн

другим они выливали воду на пылающий стол, а до моего полуспутанного сознания дошло, что пламя и до вмешательства со стороны угомонилось и стало тише.

— Все цело, — сказал один из стражников, рассматривая залитый стол без малейших следов горения. — Намокло только, господин комендант. Высушить? И правда — она клятая. Огонь клятый. А ну как она нас всех тут уморит?

Мне бы в этот момент подумать, что я сотворила и как, но не осталось ни сил, ни желания. Нет у меня никакой магии, это ясно, иначе я сама бы сгорела в Святом Огне.

— Высечь ее, — коротко велел комендант, кивнув на меня, повернулся и вышел. Перед ним расступались, давая дорогу, а меня крепко взяли за плечи с двух сторон. Не вырваться.

Глава двенадцатая

Мне казалось, что я не выживу — но не сразу. Первый удар был щадящим и ласковым, я повелась на его обманчивую мягкость, решила, что меня напугают, унизят, не более. Нет.

Порка провинившихся была делом обычным. Меня выволокли на задний двор, в скопище негодной рухляди, я увидела низкое подобие плахи — отесанное, отшлифованное сотней тел бревно в рост взрослого человека, и швырнули меня на него животом вниз. Все, о чем я думала в тот момент — нож и токен. Ни нож, ни токен у меня не должны найти ни в коем случае.

— Глянь, какая госпожа славная, — раздалось над моим ухом, и тут же чья-то рука по-хозяйски прошлась по спине и ниже. Я замерла: там спрятан нож. Только не нож. — Неси розги, а то замерзнет, вон, платье еще мокрое.

Первый удар поверх платья я стерпела. Не так и больно, решила я, но уже на третьем ударе поняла, что закушенные губы меня не спасают, что из груди рвется крик, а на пятом, кажется, потеряла сознание.

Эти люди знали свое дело крепко.

В себя я пришла лишь на третий день — так сказала мне Теодора. Она сидела возле моей постели, если кучу вонючего меха и свалянной шерсти, в которую я безнадежно уткнулась носом, можно было так назвать, и будто ждала, пока я либо очнусь, либо сдохну. Сдохнуть хотелось — я не чувствовала ни ног, ни спины, любое движение причиняло боль, как фыркнула Теодора — повезло, что с меня не сдирали кожу. Каторжанин не должен умереть раньше, чем ему положено, а меня пожалели, не стали раздевать. Что же, спасибо им и на этом.

Я попыталась вдохнуть полной грудью застоявшийся, спертый, вонючий воздух — мое тело тотчас разорвало пополам. Отдышавшись, я попробовала повернуть голову — и меня полоснуло как кинжалом. Кинжал. Нож. И токен?..

Превозмогая боль, я сунула руку под меховую накидку. Кто-то снял с меня платье, оставив юбку, панталоны и, основное, лонгслив, и насколько же я была предусмотрительна, что спрятала токен под него, но нож…

— Что ищешь? — буркнула Теодора. Я не видела ее до того дня, как она оказалась со мной в одной лодке, но могла оценить, что с ней сделали несколько дней на острове. — Нож? Я его у тебя забрала и выкинула в отхожее место. Скажи спасибо, что не сказала страже.

Никогда не делай людям добра. В лучшем случае они потребуют еще и еще, в худшем — захотят отплатить тебе тем же.

— То есть я тебя спасла, — прохрипела я, заново учась дышать. Заново, чтобы не было так больно. — Да. Спасибо. Не переживай, я и без ножа соображу, что воткнуть тебе в спину, если понадобится.

— И это после того, как я от тебя три дня не отходила, клятая? — Теодора присела напротив меня. Молодая еще, но сильно отекшая, пальцы ее напоминали связку сосисок, лицо потеряло очертания, под глазами ненормальные мешки. — Зачем тебе нож?

— Просто так, — скривилась я уже не столько от боли, сколько от осознания: мало мне одной идиотки, еще и эта. — Хорошая и очень полезная вещь.

Без нужды мне матросы его бы не дали. Чем дальше в прошлое человечества, тем больше в людях дерьма. Я везунчик, могла бы попасть во времена инквизиции. Все познается в сравнении, не правда ли?

— Полковник все эти дни приходил, — продолжала Теодора. — Надолго его не пускали и только со стражей. Если сегодня сможет, тоже придет.

Черта с два. Что ни новость, то одна поганей другой.

— Он выжил?..

— Выплыл. Никаноров погиб. — Тот, вероятно, кто протянул ему трость. — Это начало, жаль, что тебя не забрали из Темноты в обмен на кого-то. — Теодора поднялась, поправила живот, посмотрела куда-то в сторону.

— А остальные?

— Откуда мне знать?

Я не видела, куда она смотрит, я не могла повернуться. Единственное хорошо — с меня сняли цепи, и с Теодоры тоже. А где Селиванова, тоже попала под розги или все-таки умерла? Я закрыла глаза, медленно сделала вдох и сильнее вжалась в подстилку, хотя это и причинило мне боль. Токен, я его чувствую. Его тепло, его непонятную, но такую важную магию, его способность спасти меня.

Но, как ни странно, мысли мои перестали быть тягуче-мучительными, исчезло состояние, которое сейчас я могла бы охарактеризовать как апатию. И, конечно, не порка была причиной, а последовавшие за ней беспамятство и сон. Никогда не знаешь, где твое счастье, а где беда.

— Когда тебе рожать? — спросила я. — Выглядишь препогано.

— Когда Всевидящий даст, — огрызнулась Теодора и куда-то ушла. Я слышала шаги, потом загремело что-то, и тишина. Гиблая тишина. Гиблое место.

Я осталась одна, но сомневалась, что мне предоставили отдельную комнату. Двигаться и даже дышать мне было по-прежнему больно, и я лежала, сосредоточившись на тепле токена. Вдох, по моему телу растекается спасительный жар, проникает в каждую клеточку, утешает, лечит. Выдох, боль испаряется словно пот, мои раны холодит и гладит магия, заживляет, затягивает, возвращает жизнь. Опять вдох, потом выдох, медленно, смакуя каждый целительный миг — и вот я уже могу шевелить рукой, поднять голову, но нет, еще рано, слишком рано. Набираться сил, взять от токена все, что он может мне дать, пережить и это.

Все проходит, и это пройдет. Обязательно. Я справлюсь. Все, кто отобрал у меня волю, свободу, имя, титул, вы все отныне — мои враги. Клятая или нет, я не покорна. Каждый, кто выступит против меня, заплатит.