Блаженная - Белла Ворон

сама говорила. — прошептала я. — Подожди. Была еще рана. На голове… Мишка сказал.

— Небольшая ссадина, насколько я помню. Ударилась, когда падала.

Вадим вдруг обнял меня за плечи, будто угадал, что сейчас мне это необходимо.

— Твоя бабушка… потрясающая была женщина. Видела людей насквозь и тем не менее, была к ним добра.

Я украдкой вытерла глаза, отодвинулась немного.

— Когда ты успел так хорошо ее узнать? — мы как-то незаметно перешли на “ты”.

— Она приезжала время от времени. Мы общались. Неужели она не рассказывала тебе обо мне?

Я как будто услышала эхо. Тот же вопрос задал мне Борис Павлович во время нашей беседы у меня дома. Я покачала головой.

— Мы нечасто виделись. Я училась в Москве. Приезжала только на каникулы. Бабушка не говорила, что ездила в Воронин. Даже не упоминала о нем. Мы с ней как будто договорились никогда не упоминать о доме в Воронине.

— Твоя бабушка не производила впечатление открытого человека. Борис Павлович был того же мнения.

— Они были хорошо знакомы с бабушкой?

— Как тебе сказать… — Борис Павлович искал любую информацию об этих местах и об усадьбе. Разумеется, он пытался наладить дружбу с твоей бабушкой, но…

— Но… что?

— Серафима Андреевна даже не пожелала с ним разговаривать. Если честно, мне казалось, что она боится его.

— Бабушка? Бориса Палыча? Ерунда. Сам же сказал, они были едва знакомы!

— Это-то и странно. — ответил Вадим.

— Черт знает что такое, — проворчала я, — Все, кого я встречаю знают о моей бабушке что-то, чего не знаю я. Вдобавок врут мне и что-то скрывают!

Мне хотелось схватить Вадима за идеально отглаженный воротник и вытрясти из него все, что он знает.

Но пока я обдумывала следующий вопрос, он заговорил сам.

— Вокруг смерти твоей бабушки ходило много разговоров. Много было слухов, много версий. Но в одном я уверен — Серафима Андреевна делала все возможное, чтобы ты не приезжала в Воронин. Если она пошла на такую меру, как продажа фамильного гнезда…

— Какая продажа? Какого гнезда?

— В последний раз Серафима Андреевна приехала чтобы продать дом.

Я молча таращилась на Вадима, пытаясь осознать услышанное.

— Ты не знала об этом? — опешил он.

— Впервые слышу. Как же так…

— Насколько я понял, несколько поколений вашей семьи жило в этих краях?

— Все, кого я помню…

— Хм. Семейное место силы. — уважительно заметил Вадим, — Большая редкость в наше время. У человека должна быть серьезная причина, чтобы избавиться от такого дома.

— Место силы… — задумчиво повторила я.

Говорят, этот дом был частью “Вороньего приюта”. После отмены крепостного права дела Каргопольских медленно, но верно приходили в упадок и часть имения пришлось продать. Ее выкупил какой-то купец, родом чуть ли не из бывших крепостных, и, словно в насмешку над своими бывшими хозяевами устроил в одном из флигелей школу для крестьянских ребятишек. Моя прабабушка училась в этой школе, потом работала в ней учительницей. И в этой же школе ей выдали жилье. И даже когда школа закрылась, ее семья продолжала жить в этом доме. Здесь родилась и выросла моя бабушка. И моя мама. А мой дед выкупил этот дом, когда это стало возможно. В девяностые кажется. А потом моя мама вышла замуж за папу и они переехали к нему в Петербург. И я родилась уже там. Но мы постоянно приезжали сюда к бабушке. И летние каникулы я проводила здесь. В последний раз это было в год аварии.

Но я не стала рассказывать об этом Вадиму. Я заводила разговор совсем с другой целью. А Вадим, специально или случайно, уводит меня с темы бабушкиной смерти.

— А как Борис Павлович оказался в коляске? — вдруг вырвалось у меня.

Еще секунду назад я не знала, что задам этот вопрос. Вадима он тоже застал врасплох.

— Он попал в аварию…

— В каком году?

— В пятом, кажется. Я как раз переехал … Стоп! Подождите, при чем здесь Каргопольский?

— Каргопольский здесь очень даже при чем, если верить слухам.

— Послушайте, Тина… — занервничал Вадим, — если хотите что-то узнать о Каргопольском, то спросите его самого…

— Я обязательно это сделаю. Мне очень не нравится вся эта история.

Я как будто играю в жмурки с прошлым. Единственная, у кого здесь завязаны глаза!

— Тина… — остановил меня Вадим, — Я терпеть не могу давать непрошенных советов, но… ты бы лучше не копала там…

— Почему?

— У меня есть ощущение, что твоя бабушка и Борис Павлович знали что-то такое, за что поплатились. Каргопольский здоровьем. Серафима Андреевна…

— По-твоему они знали что-то такое, что Каргопольскому подстроили аварию, а бабушку убили?

— Я не имел в виду человеческие руки.

— А чьи же тогда… Только не говори6 что ты веришь в сверхъестественное? Человек с высшим медицинским образованием… — с наигранной укоризной сказала я. Меньше всего мне хотелось обсуждать с ним призраков.

Вадим и ухом не повел.

— Мне приходилось сталкиваться с вещами, которые сложно объяснить с рациональной точки зрения. Они существуют где-то на пересечении науки и…

— Эзотерики? — подсказала я насмешливо.

Доктор кивнул.

— Например?

— Например… один английский физик считал, что привидения — это отголоски давних трагедий. Поэтому призраки частенько появляются в театрах, где эмоции бьют через край. Говорят, Марфе Сапожниковой не нравится, что у нее балаган на могиле. — сообщил он на полном серьезе.

— Такое только бабки на базаре говорят. И Каргопольский. А ты повторяешь.

— Может и бабки. А вот некоторые свидетели вчерашнего… происшествия рассказали мне, что у тебя было такое лицо, словно ты увидели призрак. У тебя на лице был написан ужас. Ты даже попытались от кого-то закрыться руками.

— Свидетели, это Лика, надо полагать? И ты поверил? Мы же актеры! Народ мнительный, суеверный… Глупости все это. У меня просто голова закружилась.

— А тебе не кажется, что слова “ужас на лице” слишком часто всплывает за последнее время? Даже во время нашего разговора. Серафима Андреевна. Теперь ты.

— Не кажется. — отрезала я. — я об этом от тебя в первый раз слышу. Надеюсь, в последний.

— Я беспокоюсь за тебя.

— То есть, мне угрожает призрак, и, чтобы ты не беспокоился, я должна сбежать, поджав хвост?

Вадим смущенно улыбнулся, покраснел.

— Это слишком грубо сказано, но…

— Знаешь, однажды я совершила глупость. Дала волю эмоциям и в итоге рассталась с профессией. А наша профессия ревнива. Она не прощает измены. Я никуда не сбегу.

Я встала, давая понять, что обсуждать нам больше нечего. Вадим тоже поднялся.

— Ты очень смелая и целеустремленная. А твоя бабушка была умная, практичная и рассудительная. Так вот она сделала все, чтобы ты