Люблю Ненавижу Люблю - Светлана Борминская

Утром он спустился к реке.

Дождь прошел, натянутые веревки волн неумело перебирал ветер. У берега плескались воробьи и плавали пакеты из-под молока.

Фуат покосился на небо и присел у воды; Сандрин не выходила у него из головы всю ночь.

– Нет, все правильно, – бормотал он. – Сашка одна на миллион, другую б я не полюбил... Я ей вроде бы нравлюсь. – Фуат зажмурился и добавил: – Мы ведь можем сойтись?...

«Нет, пока я не найду эту чертову руку фельдъегеря Орлова, а потом?... К тому же в ней чувствуется какой-то надлом...»

В общем, он снова так ничего и не решил, хотя вспомнил, что мысль купить дом и зажить в нем с собакой и женой к нему как-то приходила...

Забредала в голову такая мысль!..

Правда, ни жены, ни собаки у него так и не случилось.

Утром в Тапу приехал «Мерседес-144» цвета спелых помидоров агента Шиппа; не красавца, но тем не менее агента...

– Одолели светлые мысли?... – заходя к Фуату на лодочную станцию, спросил он.

– Одолели, – кивнул Фуат, глядя на воду: он ловил рыбу. – Ну, что? Новости есть?...

Шипп покачал головой и задал аналогичный вопрос.

Фуат улыбнулся и снова закинул удочку.

Какое-то время агенты сидели молча и ждали. Ничего не происходило – лишь солнце жарило с неба. Серый грязный кабысдох у них за спиной увлеченно зарывал и разрывал что-то у своей будки. Этим чем-тобыл сверток, похожий на культю...

Фуат сплюнул в воду.

– Помыть бы пса, – сказал он, оглядываясь на проделки кабысдоха.

– Зачем? – оглянулся на собаку Шипп. – Еще цапнет...

Кабысдох все слышал и гавкнул, чтобы привлечь внимание агентов, но те уже отвернулись и снова уставились в реку. Ни одна рыбка так и не клюнула ни через полчаса, ни через час.

– Значит, онимогут быть живы, те, двое?... – произнес Фуат. Шипп кивнул, загородившись от солнца рваным лопухом. – Ведь взрыва, как выяснилось, не было!

– А если они выпрыгнули с парашютом – ну, Хаверь, Лихута и... рука фельдъегеря? – заговорщически подмигнул из-под лопуха Шипп.

Слышавший все кабысдох взлаял и потряс каким-то заварзанным шматком, поднятым с земли... Агенты шикнули на разбаловавшегося пса:

– Шшшшшш!..

– Пшел отсюда!

И продолжили ленивый разговор, потом отправились попить пивка – после вчерашнего, да и позавчерашнего у обоих болела голова.

– Пошли, Бобби, дружище! – позвал кабысдоха Фуат.

– Пошли, Бобби, старина! – кивнул Шипп.

Кабысдох поднял ухо, откинул шматок, с которым играл, в сторону и потрусил за агентами.

Выпив, они долго ругали начальство...

– Слушай, а где они могут скрываться?... – Агенты снова перешли на разговор о пропавших Хавере и Лихуте.

– Нигде, – ответили оба в унисон и замолчали.

– Почему? – первым не выдержал Фуат.

– Они бы дали о себе знать – если бы были живы. – Шипп смотрел на пивную пену, и ему хотелось спать – ночь за рулем давала о себе знать.

– Тоже верно, – согласился Фуат, представляя себя на месте пропавшего полковника Хаверя. – Какой смысл им молчать?...

– Если только в «дипломате» фельдъегеря не лежало тридцать килограммов отборных бриллиантов, – вдруг задумчиво произнес агент Шипп.

– И что?...

– Эти двое вполне могли махнуть на Багамские острова – с тридцатью килограммами бриллиантов, – устало вздохнул Шипп и покосился на лежащего у ноги кабысдоха. Тот делал вид, что спит, забыв про гуляющий хвост... Остатки собачьего ужина лежали на газетке под столом и привлекали мух.

Агенты расплатились и вышли из бара, кабысдох устало ковылял следом. Они сели у реки, был вечер... Изредка перебрасываясь словами, они размышляли, таял сигаретный дым, с пляжа звучал новейший эстонский мегашлягер:

«Шпроты!!! Шпроты!!! Шпроты!!!» – повторял и повторял певец, томно начиная и залихватски заканчивая.

Девичий смех и удары мяча неподалеку на некоторое время отвлекли агентов от их непростых дум.

«Истинная красота мужчины – не во внешности!»– глядя на свое отражение в реке, думал агент Шипп, возвратившийся с размазанной губной помадой на щеках и преисполненный гордости; Фуат же думал о Сандрин, а собственная внешность его не волновала уже года четыре. Фуат думал о том, что так и не смог сказать ей о своих чувствах.

«В чем проблема?»– задавал и задавал себе вопрос агент Фуат. Задавал и задавал...

Кабысдох залез в будку и ворочался.

– Я тут слышал... разговор про руку, – вдруг вспомнил Фуат.

– Где? – оторвался от созерцания себя в реке агент Шипп.

– В заведении для любителей клубнички, – медленно сказал Фуат. – Общепит такой.

– Да, я туда заходил... как-то. – Агент Шипп вздохнул. – А кто говорил?... Негр?... Тот самый?... Ага, значит, так...

Этой же ночью они обыскали жилище Растамана и Колпастиковой, но никакой руки не нашли. В холодильнике Растамана было пусто, под кроватями шевелилась пыль, а на стене сидел паук и наблюдал за агентами все время их пребывания в квартире Растамана. Любвеобильная парочка каталась где-то на старом «Линкольне» с прикрученной проволокой дверью и об обыске не подозревала...

«Хотел бы я знать... на какой икс понадобилась кому-то – эта самая рука-а-а?» – повторял и повторял паук, пока не забыл через пару дней любимую фразу агента Шиппа.

Два маленьких хутора неподалеку от Тапы – примерно километрах в двадцати, – таких хуторов в Эстонии тысячи полторы.

На большем хуторе живет цыганская семья из пяти поколений, а хутор поближе занимает тот самый Мозес, по кличке Нахал, с женой и сыном. Хутор записан на его жену как наследственный и называется просто и без затей – «Свинарник Эльзы». Судя по названию, здесь когда-то разводили свиней, но те времена, похоже, канули в Лету навсегда.

Плохое и хорошее одновременно слово – «навсегда», – оно не относится к людям.

Май выдался жаркий, на хуторе Лео Мозеса было тихо и пустынно. Мозес с женой уехал еще с утра, и некому было услышать, как в закрытом погребе идет возбужденная беседа меж двумя людьми...

В погребе было сухо, темно и душно, пахло немытыми телами и испражнениями из ведра.

«Фельдъегеря Орлова сопровождал полковник ГРУ в отставке Виктор Хаверь» – из розыскных документов контрразведки...

Так вот, этим утром пожилой полковник в отставке был все еще... жив и здоровехонек, исключая, конечно, хромоту, которую получил во время падения хвоста «Боинга» на дом на краю болота.