Руби - Вирджиния Клео Эндрюс

Бабушка смолкла и уставилась на собственные руки, лежавшие на коленях. Когда она вновь подняла голову, глаза ее были полны слез.

– На этот раз Габриелла не стала говорить мне, что беременна. Да в этом и не было надобности. Я догадалась об этом по ее лицу, и округлившийся живот лишь подтвердил мою догадку. Когда я вызвала ее на откровенный разговор, она расплылась в улыбке и заявила, что будет счастлива родить ребенка от Пьера. Сказала, что научит его любить все то, что так любит сама, – здешние края, наши болота, их обитателей. А еще Габриелла взяла с меня обещание: если с ней что-нибудь случится, сделать все, чтобы ребенок остался здесь, в бухте, и вырос среди природы, которую так любила его мать. Да простит мне Господь, я дала ей это обещание, хотя мысль о том, что моя Габриелла окончательно погубит свою репутацию, приводила меня в ужас. Мы попытались напустить туману, придумав историю о случайном путешественнике, танцевавшем с Габриеллой файс-додо. Некоторые поверили в нашу выдумку. Но по большей части людям было наплевать, как все вышло. Они просто радовались еще одному предлогу презирать семейство Лэндри. Даже мои лучшие подруги встречали меня насмешливыми улыбками и перешептывались за спиной. Те, кого я избавила от болезней и прочих бед, платили мне за добро, разнося сплетни о моей дочери.

Бабушка вдохнула полной грудью. Судя по всему, запас ее внутренней энергии иссяк, и теперь она пыталась черпать силы из воздуха.

– Меж тем твой дедушка и отец Пьера втайне от меня решили обсудить ситуацию. У дедушки уже имелся опыт продажи незаконного ребенка Габриеллы. С тех пор страсть к игре засосала его еще глубже. Он проигрывал все свои деньги и был должен всем и каждому. И конечно, когда Шарль Дюма предложил за ребенка Пьера пятнадцать тысяч долларов, твой дедушка не устоял. Он дал согласие. В Новом Орлеане они все сделали для того, чтобы ни одна живая душа не усомнилась: жена Пьера беременна и в скором времени должна разродиться. У дедушки Джека хватило наглости сказать Габриелле, что ребенка придется отдать; тем самым он разбил ее сердце. Я была вне себя от злости. Но худшее было еще впереди.

Бабушка в изнеможении откинулась на спинку кресла и закусила нижнюю губу. Слезы застилали ей глаза, веки покраснели. Но она была верна своему намерению довести рассказ до конца, не дав печали одержать над собой верх. Я вскочила со стула и принесла ей стакан воды.

– Спасибо, лапочка, – сказала бабушка, отпивая из стакана. – Ничего, со мной все хорошо.

Я вернулась на свое место и замерла, превратившись в слух.

– Бедная Габриелла была отравлена печалью, – заговорила бабушка. – Она чувствовала, что ее предали. Причем предал не только родной отец. Знаешь, она всегда была очень снисходительна к дедушке Джеку, принимала его недостатки и слабости как должное, в точности так, как принимала жестокость природы. Да, в ее глазах он был творением природы, и все свойства его характера вполне отвечали природному замыслу. Но когда она узнала, что Пьер дал согласие на сделку, придуманную отцом, это потрясло ее. Разумеется, наедине друг с другом они говорили о ребенке, которому предстояло вот-вот появиться на свет. Пьер обещал, что поможет ей деньгами и постарается навещать как можно чаще. Когда дело касалось дальнейшей участи ребенка, будущие родители не знали разногласий: он должен вырасти здесь, в бухте, и стать частью мира, который так любит его мать. Пьер клялся, что тоже любит этот мир всем сердцем, ведь именно здесь он встретился с Габриеллой. И вдруг выясняется, что ребенка собираются у нее отнять и что ее возлюбленный на это согласен. Удар был так силен, что у Габриеллы земля ушла из-под ног. Она впала в апатию и целыми днями недвижно сидела в тени кипарисов. Взгляд ее, устремленный в сторону болот, был исполнен упрека, словно природа оказалась заодно с предателями. Габриелла поклонялась природе, как божеству, была очарована магией болот и не сомневалась, что Пьер тоже находится во власти этих чар. А теперь ей пришлось осознать, что он по-прежнему всецело принадлежит другому миру, властному и жестокому. Этот мир предъявляет ему свои требования, которым ее вероломный возлюбленный вынужден повиноваться. Несмотря на все мои уговоры и увещевания, Габриелла почти ничего не ела, – глядя в пространство, продолжала бабушка. – Я всячески изощрялась, готовя травяные отвары, которые должны были поддержать силы и обеспечить организм веществами, необходимыми ей и ребенку. Но боюсь, она выплескивала мои снадобья. А может, пожиравшая ее печаль была сильнее той пользы, которую они приносили. Вместо того чтобы расцвести на последних неделях беременности, она побледнела и угасла. Под глазами у нее залегли темные круги, она еле двигалась и большую часть дня проводила в постели. Я видела, каким огромным стал у нее живот, и догадывалась о причине. Но я никому ни словом не обмолвилась о своих догадках: ни Габриелле, ни твоему дедушке Джеку. Потому что боялась: стоит ему об этом узнать, и он помчится заключать вторую сделку.

– О чем узнать? – выдохнула я.

– О том, что Габриелла родит двойню.

На несколько мгновений сердце мое замерло. Когда смысл бабушкиных слов наконец дошел до меня, мне показалось, в голове у меня что-то взорвалось.

– Двойню? Значит, у меня есть сестра-близнец?

Хотя я изо всех сил пыталась найти объяснение собственному загадочному сходству с маленькой девочкой на фотографии, до подобной возможности я не додумалась.

– Да. Твоя сестра родилась первой, и нам пришлось отдать ее. Никогда не забуду ту ночь, – вздохнула бабушка. – Твой дедушка Джек сообщил Дюма, что у Габриеллы начались схватки. Они примчались в своем лимузине и ждали у дома. Они привезли с собой акушерку, но я не позволила ей войти. Подходя к окну, я видела, как в темноте светится огонек сигары старшего Дюма: он курил, не выходя из машины. Как только твоя сестра появилась на свет, я искупала ее и передала дедушке. Он, похоже, радовался, что я оказалась такой сговорчивой и не стала чинить ему никаких препятствий. Схватил ребенка и со всех ног бросился за своими проклятыми деньгами. К тому времени, как он вернулся, уже родилась ты. Я успела выкупать тебя, запеленать и передать в слабеющие руки твоей матери. Когда дедушка тебя увидел, он просто рвал и метал. «Как ты могла скрыть, что младенцев будет двое! – вопил он. – Как ты могла выбросить на ветер пятнадцать тысяч долларов!» Потом он решил, что еще не поздно поправить дело. Попытался схватить тебя и бежать вслед за лимузином. Но тут я хорошенько двинула ему в лоб сковородкой, которую держала под рукой специально для этой цели. Твой дедушка кулем рухнул на пол. Пока он валялся без сознания, я собрала все его пожитки в два мешка. Когда он очнулся, я велела ему выметаться из дома. Сказала, если он будет упираться, все вокруг узнают, какого рода дельце он провернул. Ему ничего не оставалось, как убраться прочь и поселиться в охотничьей хижине. С тех пор он так и живет на болоте. А я не устаю радоваться, что избавилась от этого пропойцы! – заключила бабушка.

– А что стало с мамой? – спросила я так тихо, что сама не расслышала своих слов.

Бабушка наконец дала волю слезам. Они струились по ее щекам, стекали по подбородку.