Штауффенберг. Герой операции "Валькирия" - Жан Луи Тьерио

6-я танковая дивизия начала утомительный марш-бросок. 16 мая она столкнулась у Монкорне с французскими танками под командованием какого-то полковника де Голля. Понеся потери, она все-таки переправилась через реку Уаза. 18 мая дивизия захватила в плен штаб 9-й французской армии в полном составе. Оставив Реймс и Париж слева, дивизия 19 мая мочила гусеницы своих танков в водах реки Сомма и канала Сен-Кантен. Она не встретила никакого организованного сопротивления. Был взят город Кабрэ. Штауффенберг написал жене: «Мы удивительным образом видим поражение великого народа, не только в военном плане, но, главное, в психологическом». Он считал, что поляки дрались много лучше. Действительно, этот разгром победителей 1918 года был ошеломляющим. Всего за восемь дней дивизия взяла в плен 20 000 человек. Для Клауса это было трудной задачей. Как можно было управлять такой массой? Иногда он приказывал их обезоружить и прогнать, чтобы они не загораживали дороги. До чего же прекрасна жизнь победителя! Походные кухни были обеспечены продуктами. Войска вовремя получали пищу. У Штауффенберга был дар обнаруживать в подвалах все, что могло понравиться солдату на войне. Один из его товарищей, майор Топф, вспоминал, что «во всем этом переполохе он всегда сохранял спокойствие». Он тепло принимал офицеров связи, даже если те прибывали требовать от него невозможного. И чаще всего они уходили от него с несколькими сигарами и бутылкой доброго вина.

20 мая под Дулланом, неподалеку от Аббевиля, дивизия впервые наткнулась на англичан. Контратака томми была яростной. Было подбито восемнадцать немецких танков. Штауффенберг написал, «что, в отличие от французов, они проявили большое умение воевать. Они хотели биться». 22 мая он был в Сент-Омере, менее чем в 20 километрах от побережья. По непонятным причинам Гитлер приказал прекратить продвижение. Казалось, он был удивлен своим успехом и опасался ловушки. Если только не надеялся на то, что, дав экспедиционному корпусу уплыть из Дюнкерка, он получит возможность проще договориться с Лондоном. Передовым войскам это было непонятно. Штауффенберг был озадачен. Несмотря на то что 23 мая разведчики могли добраться до города Кале и связать редкие группы обороняющихся, ему был непонятен приказ стоять на месте, опустив оружие. Вместе с полковником фон Эзенбеком он клял «эти глупые приказы берлинских трусов». Тем более что в это время Королевский военно-морской флот переправлял войска на другой берег Ла-Манша. Когда наконец был отдан приказ сузить Дюнкерский котел, враг уже успел опомниться. 28 мая в дюнах Касселя одна британская бригада заняла оборону, полная решимости стоять до конца, выполняя задачу, если придется даже пожертвовать собой. Потери 6-й дивизии были большими и бесполезными!

Но Штауффенберг не имел времени на то, чтобы раздумывать над этой странной стратегией. 27 мая он получил «печальное известие» о своем назначении в штаб сухопутных войск, во 2-й отдел ОКХ, занимавшийся вопросами тылового обеспечения во время войны. Он мог теперь делать в крупном масштабе то, что уже два года делал в масштабе дивизии. Войну его однополчане должны были выиграть без него. 17 июня маршал Петен запросил перемирия. 22 июня оно было подписано в Ретонде близ Компьеня, в бережно сохраненном вагончике, где в 1918 году маршал Фош принимал немецких полномочных представителей. Круг замкнулся. Версаль был отмщен.

Клаус не строил иллюзий. Он знал, что дорога будет долгой, особенно после того, как прочувствовал боеспособность британцев. Он написал Нине: «Не надо расслабляться. Нам еще предстоят тяжелые бои. Мы начинаем войну по уничтожению Великобритании». Пусть даже инцидент с Кале его огорчил, он думал о том, что стал свидетелем необычайного события, что служил «величайшему полководцу всех времен». Всего за месяц, понеся небольшие потери, фюрер добился того, что не получилось за четыре года предыдущей войны, унесшей 1,5 миллиона солдат, погибших в грязи траншей.

Поэтому Штауффенберг с гордостью мог войти в самое сердце немецкой военной машины, находиться ближе к кишкам этого монстра. Начиная с 31 мая он носил на груди Железный крест 1-го класса.

«Вступление в движение Сопротивления означало конец личной жизни. Этот процесс уже начался, хотя и не без трудностей, на оккупированных Германией территориях. Полагаю, то же самое происходило и у немцев. Я стал офицером вовсе не для того, чтобы убить как собаку главу государства. Желать конца режиму и смерти его главе было в глазах наших соотечественников не просто преступлением, а ударом кинжалом в спину всего народа, сплотившегося в беспощадной войне. Решение присоединиться к Сопротивлению могло стать лишь результатом медленного возмужания и созревания, ускоренного, естественно, событиями, обстоятельствами, увиденными или пережитыми сценами из жизни. Не обобщая мой случай, могу сказать, что в Германии было мало примеров, по крайней мере среди ее военных, импульсивного и спонтанного вступления в борьбу против режима. Меня на это подвигло стечение различных обстоятельств, они определили мое решение. И это решение было таким твердым, хотя вначале это трудно было и предположить, что в 1942 году я уже воспринимал это как очевидное и даже как свой долг».

Так выразился Филипп фон Бозелагер, один из тех немногих офицеров, которые, как и Фабиан фон Шлабрендорф, уцелели после попытки государственного переворота и даже оставили свои мемуары[66]. Путь Штауффенберга к этому решению должен был быть примерно таким же. Но восстановить его в хронологическом порядке невозможно. Требования скрытности не позволили ему оставить никаких письменных следов[67]. Его расстрел вечером 20 июля также не оставил ему времени на то, что бы сообщить родным причины своего поступка[68]. Посему мы можем делать это лишь с помощью дедукции, по высказываниям его окружения или по его письмам, пытаясь найти нить Ариадны, которая меж строк и слов соединяет эмоции, раздумья и решение, подобно маякам на пути, который привел его к попытке убить тирана.

Когда Клаус прибыл в организационный отдел ОКХ, он все еще находился под впечатлением победной кампании во Франции. Это был невероятный успех, эйфория победы была равна чувству удовлетворения от немногочисленных жертв. 6-я танковая дивизия потеряла менее 500 человек! Он сказ ал жене, что нет на свете ничего лучше кампании, проведенной под барабанный бой с товарищами по оружию в ходе «самой красивой и самой стремительной операции, какую себе можно только представить». Однако его оптимизм стал более умеренным, начиная с приема дел по резервам от майора фон Петцольда, его предшественника на этой должности, бывшего сослуживца по 17-му Бамбергскому полку. Тот не считал, что Германия победила, потому что Англия не была выведена из войны. Штауффенберг не был слеп. Требования материально-технического обеспечения войск предрасполагали к большему реализму, нежели блестящие танковые удары. В одном из писем от 19 июня 1940 года он написал Нине: «Это стало тотальным разгромом […], сражением, от которого этот народ — французы — не сможет скоро оправиться […]. Но мы должны понимать, что это резкое изменение соотношения сил дается нам всего на несколько лет. Только упорством можно достичь желаемого. Если бы мы только смогли внушить нашим детям, что только борьба и напряженные усилия могут спасти нас от упадка […], что твердость, бережливость и смерть имеют одну цену, тогда мы смогли бы выполнить большую часть нашего долга по их патриотическому воспитанию». Как и все настоящие солдаты, он не идеализировал войну, пусть даже он был счастлив оттого, что принимал в ней участие. Он закончил письмо несколькими строками стихов Штефана Георге: воины должны будут «стоять в грязи по щиколотку, по колено/и сдерживать давление врага/[…] Им праздновать победы не годится,/Триумфа никогда нельзя добиться,/Наградой будут им бесславные руины».