Простонародные рассказы, изданные в столице - Автор Неизвестен -- Древневосточная литература

href="ch2.xhtml#id161" class="a">[194]. У Ван Ань-ши давно была чахотка, теперь же, когда он провел столько времени в маленькой лодке и был подавлен последними событиями, болезнь его обострилась. Он захотел сойти на берег, полюбоваться видами города и хоть немного отвлечься от своих грустных мыслей.

— Отсюда до Цзиньлина уже недалеко, — сказал Ван Ань-ши своему управляющему. — Поручаю тебе сопровождать мою жепу и домочадцев и заботиться о них. Вы поплывете водным путем через Гуабу[195] и Хуайян[196], а я двинусь по суше. Встретимся в Цзиньлине у реки.

Ван Ань-ши отправил семью дальше на лодке, а сам с двумя слугами и доверенным чиновником Цзян Цзюем остался на берегу.

Видно им, как по воде и по суше

лодки снуют и повозки;

Как провожают на север спешащих,

с юга идущих людей.

— Поскольку вы, господин министр, решили двигаться по суше, нам необходимы носильщики, — обратился к Ван Ань-ши Цзян Цзюй. — Пошлете ли вы на уездную почтовую станцию требование, чтобы вам дали носильщиков, или же предпочтете нанять их сами на свои средства?

— Я уже говорил вам, что не хочу поднимать переполох в местных органах власти, — сказал Ван Ань-ши. — Наймем сами — вот и все.

— Если мы хотим сами нанять носильщиков, нам следует обратиться к посреднику, — сказал Цзян Цзюй.

Слуги взвалили узлы на спину, и Цзян Цзюй повел Ван Ань-ши на постоялый двор, хозяин которого занимался посредничеством. Тот почтительно встретил их и усадил.

— Куда вы намерены ехать, господин проезжий чиновник? — спросил он.

— Мы направляемся в Цзяннинфу, — ответил Ван Ань-ши. — Я хочу, чтобы вы подыскали мне паланкин и трех лошадей или мулов. Тогда мы могли бы сразу же двинуться в путь.

— Теперь не то, что прежде, — сказал хозяин. — Достать все, что вы просите, невозможно.

— Почему же? — удивился Ван Ань-ши.

— Это долго рассказывать — одним словом тут не обойдешься[197], — ответил хозяин. — С тех пор как упрямый министр стал у власти и ввел новые законы, приносящие ущерб состоянию и губительные для населения, весь народ разбежался. Хотя здесь и осталось несколько бедняков с семьями, но им пришлось отправиться на казенную службу; найти свободных людей, которых можно было бы нанять, негде. А кроме того, когда народ беден, средства иссякли, люди сами не едят досыта и у них нет лишних денег, — кто станет кормить лошадей или мулов? Если и найдутся несколько животных, то ведь вам этого мало. Посидите пока здесь, а я пойду поищу. Достану — не радуйтесь, не достану — не обессудьте. Только платить теперь придется вдвойне против прежнего!

— А кто тот упрямый министр, о котором ты говорил? — спросил Цзян Цзюй.

— Его зовут Ван Ань-ши, — сказал хозяин. — Я слышал, что у него белые глаза — он привык смотреть на всех свысока. Что ж, это естественно — дурные черты человека проявляются в его облике.

Ван Ань-ши опустил глаза и велел Цзян Цзюю не касаться чужих дел и прекратить этот разговор. Хозяин удалился. Прошло немало времени, пока он вернулся и сказал:

— Мне обещали только двух носильщиков для паланкина, даже третьего, оказалось, невозможно найти — так что смены у них не будет, но платить им придется за четверых. Лошадей совсем нет, я достал только одного мула да еще осла. Завтра в пятую стражу все соберутся у меня на постоялом дворе. Перед самым выступлением в путь дайте им немного серебра.

Ван Ань-ши, которому довелось здесь услышать столько неприятных вещей, чувствовал себя очень неловко и готов был ехать на чем угодно, лишь бы поскорее оставить это место. «Если даже есть только двое носильщиков — потихоньку пойдем и ладно, — подумал он. — Вот только не хватает одного верхового животного. Но ничего не поделаешь, придется отдать осла Цзян Цзюю, а слуги пусть едут по очереди на муле». Он велел Цзян Цзюю, не торгуясь, уплатить хозяину постоялого двора сколько тот запросил, и Цзян Цзюй тут же отсчитал серебром эту сумму.

Было еще рано, и до отъезда оставалось порядочно времени. Ван Ань-ши не мог больше выносить тоску на постоялом дворе, а потому он позвал одного молодого человека пойти побродить вместе с ним. Они вышли на торговую улицу. Рынок и в самом деле был пуст, очень мало лавок было открыто. Ван Ань-ши в душе опечалился. Вскоре они подошли к чайному домику, там было очень чисто. Ван Ань-ши вошел, но только он хотел попросить чаю, как вдруг бросилось ему в глаза четверостишие, написанное на стене:

Установления предков прославлены

ясностью и простотою.

Черный народ наш столетие целое

в радости жил и покое.

Но белоглазый неряха явился,

тупо, упрямо уперся,

Все перепутал и перемешал он —

что ему чувство людское!

Далее следовала приписка: «Написано неизвестным автором, скорбящим о том, что творится вокруг». Ван Ань-ши не находил слов выразить свои чувства. У него сразу пропало желание пить чай, и он поспешно вышел. Пройдя несколько сот шагов, он очутился перед даосским монастырем.

— Давайте зайдем осмотрим монастырь и тем скоротаем время, — предложил он своему спутнику.

Они миновали главный вход и очутились во внутреннем помещении. И как раз в тот момент, когда Ван Ань-ши решил помолиться, но еще не успел войти в зал, где приносят жертвы предкам, он увидел приклеенную к красной стене полоску желтой бумаги. На ней были написаны следующие стихи:

Дар от пяти просвещенных правлений[198] —

мирные тихие годы.

Нынче ж советник, переменив все,

многие вызвал невзгоды.

Он возгласил, что как Яо, как Шунь

установляет законы;

Стать обязался как Чжоу, как И

мудрости, света оплотом.

Старых чиновников он разогнал

по отдаленным уездам;

Новый закон его — это обман,

ложь для простого народа.

Думает, радость придет и покой

к старости в тихом гнезде;

Лучше бы раньше кукушке он внял

возле Небесного Брода[199].

Последние строки этого стихотворения говорили о знаменитом ученом Шао Юне[200], или Яо-фу, который выдвинулся во времена