Порнократия - Юрий Поляков

Мрачная фантазия литератора уже подсказывает мне разные картины. Ну, например, собирается наш новый наркоминдел что-то там за рубежами подписывать, а жена в ночь накануне отъезда шепчет ему в теплое родное ухо: «Ты уж, дроля, смотри, что попадя там не подписывай… Лучше сразу в отставку подавай… Помнишь, как Козырева-то?..» Сгущаю? Возможно. Но это — как и откуда посмотреть на ситуацию. В начале двадцатых можно было взглянуть на нее и из наркомовского кабинета, а можно и из охваченной восстанием Тамбовщины. И сегодня тоже можно посмотреть из окна отреставрированного турками Белого дома, а можно из испепеленного Грозного, восхотевшего согласно ценным указаниям заглотить суверенитета как можно больше. Можно взглянуть и глазами оболганных военных, которые сражаются и гибнут под улюлюканье правозащитников и миротворцев, вспоминающих о правах человека только по большой политической нужде… Кто знает, какой взгляд будет определять судьбу страны и людские судьбы через некоторое время. Но замиренные тамбовские крестьяне тоже, думаю, выпили самогону за упокой души красного маршала, травившего их химическими снарядами…

Идущие в политику, чтобы — по их словам — сберечь слезинку ребенка, потом льют потоки крови, чтобы в этой самой политике остаться. Но политика — игра на вылет, а для всех вылетевших, полагаю, скоро не только западных кафедр, но и мест операторов посудомоечных машин в студенческих столовых этих самых университетов не хватит… Не просто и с размещением вылетевших здесь, на родине, ибо по мере охлаждения Запада к нашим заморочкам — там своих проблем навалом — все актуальнее будет поговорка: где родился, там и сгодился. А тут будут подтягиваться все новые политические команды, у них появятся свои вылетевшие и выбывшие по ранению. Кого-то будут, как Гайдара, любовно, исключительно в три четверти, продолжать показывать по ТВ, а кому-то, как Авену, придется довольствоваться благоустроенным забвением. Но места-то будут заняты предыдущими «вылетантами»… А трех послов в Ватикан не пошлешь. Улавливаете?

И вот тогда, думаю, не раньше, встанут во весь свой богатырский рост известные российские вопросы: «Кто виноват?» и «Что с ними, виноватыми, делать?» А старушка, потерявшая в 92-м то, что копила всю жизнь, читая в «Известиях» отчет о процессе над очередным, до боли знакомым вредителем, уронит в восторге от творимой справедливости свою вставную челюсть в трехсуточные щи. Ей ведь, как, впрочем, и забаррикадировавшемуся в забое шахтеру, как и приторговывающей косметикой, чтобы выжить, учительнице русского языка, не важно, каким именно образом и какими кривыми дорожками добралось возмездие до их обидчиков и супостатов. Вы возразите: мол, общественное мнение не допустит! Полноте, общественное мнение зависит всего лишь от текста телекомментатора, когда, бледнея от профессионального негодования, он призывает «раздавить гадину». А кто платит, тот, как говорится, и заказывает «гадину»…

Вероятно, метод проб и ошибок возможен и в политике, но пробы на нас, рядовых налогоплательщиках, ставить уже негде. А ошибкам конца не видно. Но платить и отвечать все-таки придется. Только не потому, что восторжествует справедливость, а потому, что рано или поздно восторжествует одна из команд, борющихся сегодня за право рулить заблудившимся трамваем по имени «Россия». Не исключено и другое: те, что примутся карать, будут, возможно, даже виноватее тех, кого заставят отвечать за все, в том числе и чужие ошибки. И я отчетливо вижу на политической карте нашего расчлененного Отечества, напоминающей схему разделки говяжьих туш (помните, в гастрономах такие висели?), огромную кроваво-красную печать: «УПЛАЧЕНО».

Хотелось бы ошибиться…

«Независимая газета», январь 1995 г.

Давайте порассуждаем на уровне «ты меня уважаешь?». Если вы думаете, будто это сакраментальное словосочетание означает лишь то, что застолье плавно переходит в заурядную пьянку, вы глубоко ошибаетесь. «Ты меня уважаешь?» — главный, я бы сказал, краеугольный вопрос человеческих взаимоотношений, взаимоотношений государства и народа, а также взаимоотношений между народами и государствами.

Социализм с доперестроечным лицом рухнул потому, что он человека не уважал, а только учитывал как фактор. Собственно, исключительно на обещании уважать конкретного человека и пришли к власти люди, именующие себя демократами. Обманули, конечно. Более того, человека перестают учитывать даже как фактор. Межнациональные конфликты, а точнее — бойня… Опаснейшая, скрытая, но все более открывающаяся безработица… Тропический рост цен, когда стоимость гипотетической потребительской корзины в несколько раз выше символической средней заработной платы… Взрыв преступности: идешь по улице и чувствуешь себя жестяным зайцем из тира… А «новые русские»? В своем большинстве они просто-напросто заняли место номенклатуры у госкормушки, только влезли туда с ногами, и не столько едят — сколько «за бугор» утаскивают, подальше от остальных! Но довольно об этом. Очень многим сегодня хочется снова почувствовать себя хотя бы «человеческим фактором».

Сила государства — в уважении народа. Мысль не новая, но тем не менее. Может народ уважать государство, где выяснение отношений между ветвями власти заканчивается танковой пальбой по парламенту? И В. Листьев, мне представляется, погиб не от пули наемного убийцы, а от осколков тех октябрьских снарядов, рвавшихся в окнах черного от копоти Белого дома… Организованная преступность резонно оправдывается: «А мы-то что? Мы — как они там, наверху. Но пользуемся, заметьте, только стрелковым оружием, разве что в особых случаях подкладываем бомбы под автомобили!»

А теперь об уважении на международном уровне. Можно уважать государство, которое, решив выводить свой народ из застоя, ввело его в прострацию? Государство, которое дернуло со своих геополитических рубежей чуть не нагишом, как застуканный суровым супругом любовник? Хоть бы вещички собрали. А ведь в ту же Европу мы пришли буквально по костям миллионов собственных сограждан, что бы там сегодня ни говорили. Да, конечно, Сталин не Черчилль. Но ведь и Черчилль не Джавахарлал Неру! А можно ли уважать государство, которое собственную армию довело до такого состояния, что солдаты и офицеры боятся журналистов больше, чем вооруженного противника? Можно нас уважать, если мы ядерное оружие, как при Левше, скоро начнем кирпичом чистить? Могут американцы, поднимающие международный хай, когда их соотечественнику наступят на ногу в панамском трамвае, уважать Россию, которая с какой-то дебильной фригидностью наблюдает, как подвергаются утеснениям и унижениям 25 миллионов русских, оказавшихся вдруг за границами, прозрачными, точно старческая катаракта?

А как насчет уважения к политикам, если они, чуть что у них не ладится, бегут жаловаться на оппозицию к зарубежным коллегам, как раньше бегали жаловаться в партком на неверного супруга? Те, конечно, и посочувствуют, и поддержат, и финансовую помощь пообещают, может, и отстегнут под — немалые, разумеется! — проценты… Но ведь это — даже не жалость, это — плохо скрываемое презрение. Думаете, наши политики не понимают? Отлично понимают, но поступают в точности по рецепту своих пламенных предшественников. Те пугали нас империалистической агрессией, а нынешние — финансовым охлаждением Запада. Собственно, это единственное отличие автора книги «Государство и революция» от автора книги «Государство и эволюция», если не сопоставлять масштабы личностей.