Неожиданное наследство - Барбара Картленд

– Ужас, правда? – фыркнула Элизабет, когда Тони помахал ей от калитки. – Из-за него я в жутком виде, а ведь я наряжалась, чтобы произвести на тебя впечатление, – призналась она майору авиации.

– Тебе удалось произвести на меня впечатление, – сказал он. В его словах был скрытый смысл, и Элизабет, зардевшись, устремила на него многозначительный взгляд.

Кристина поняла, что мешает им.

– Ужин будет в полвосьмого, – сообщила она, – только, ради бога, не опаздывайте, иначе миссис Поттон придет в ярость.

– Пойду переоденусь, – сказала Элизабет. – Стенли, у меня есть еще одно новое платье, чтобы покрасоваться перед тобой. Ничто на свете не помешает мне надеть его.

– Я уже готовлюсь аплодировать, – улыбнулся майор.

Элизабет пошла к дому. Она двигалась с природной грацией и очень напоминала Кристине ее саму в том же возрасте.

В те годы она чувствовала себя так, будто летит на крыльях. Ей хотелось танцевать, ей хотелось бегать; у нее не было ни малейшего желания ходить медленно и степенно, как она ходит сейчас. Тогда она знала одно: жизнь идет быстро; надо спешить, чтобы не пропустить что-нибудь интересное или особенное.

– Вы давно знакомы с Элизабет? – спросила она у майора авиации.

– Примерно два месяца, – ответил тот. – Она замечательный человек, правда?

– Она такой станет, – со значением произнесла Кристина. – А пока она еще ребенок.

– Она сказала, что ей восемнадцать.

Кристина улыбнулась.

– Боюсь, она выдает желаемое за действительное. Месяц назад ей исполнилось семнадцать.

– Всего лишь? – В его голосе послышалось нечто сродни ужасу.

– Всего лишь. И я рада этому. Возможно, война закончится до того, как она официально выйдет в свет и сможет с полным правом веселиться и развлекаться. Во всяком случае, ей еще год учиться в школе.

Майор авиации какое-то время молчал, потом очень тихо произнес:

– Я и не догадывался, что она школьница.

– Сомневаюсь, что Элизабет назвала бы себя школьницей, – сказала Кристина. – Она учится в местном экономическом колледже недалеко отсюда, и у нее только начался последний курс. Так что, думаю, она искренне считает себя совершеннолетней после того, как ушла из дневной школы, где училась очень долго. Я очень хорошо помню, какой взрослой считала себя в семнадцать лет. А вы?

– Я был элитой в Итоне, и мне казалось, что весь мир вращается вокруг меня. С тех пор я больше никогда не чувствовал себя такой важной персоной.

– И вряд ли когда-либо почувствуете, – сказала Кристина. – У меня складывается впечатление, что чем старше мы становимся, тем сильнее сомневаемся в себе. – Она поспешила добавить извиняющимся тоном: – Конечно, вам это не грозит. Мне трудно представить что-либо более важное, чем лететь в небе, управляя аэропланом, королем разведки.

Майор авиации перевел на Кристину взгляд, но ей показалось, что он не слышал, что она говорила. Она поняла, что он все еще думает об Элизабет, и, чтобы рассеять чары, встала.

– Давайте пройдем в дом, – предложила она. – Наверное, вы хотели бы помыть руки перед ужином. О, а вот и Питер, он проводит вас в вашу комнату.

Ужин прошел гладко. Миссис Поттон превзошла саму себя, и блюда были отменными. Элизабет выглядела обворожительно. Она, совершенно очевидно, была полна решимости сосредоточить всеобщее внимание на себе. Это оказалось несложно: Кристина не была расположена поддерживать светскую беседу, а майор авиации не сводил глаз с девушки, да и слушал только ее.

Дональд, как всегда, был немногословен. Кристина не рассказала ему о своем разговоре с Майклом Фарли и решила вынудить его, если получится, первым задать ей вопросы. «Наверняка его мучает любопытство, – сказала она себе. – Он же не настолько бесчувственный, чтобы совсем не переживать из-за того, что случилось».

За весь день у Кристины не было времени обдумать свой разговор с Майклом Фарли о персиках и о старом Джейкобсе, а также их прогулку к «наблюдательному посту». Она испытывала жалость к этому человеку, однако к жалости примешивалась немалая доля негодования. Он страшно раздражал своим стремлением везде – в словах и действиях – находить оскорбления и неуважение. Его обидчивость, по мнению Кристины, достигла таких размеров, что переросла в манию. Если какой-нибудь рабочий разбрасывал свой инструмент, Майкл Фарли воспринимал это как осознанную попытку оскорбить лично его и испортить его собственность. Если торговец, доставлявший продукты к задней двери Манора, проезжая мимо него, не приветствовал его пожеланием доброго утра или доброго дня, он тут же делал вывод, что его намеренно унижают. Иметь дело с Майклом Фарли оказалось очень трудно. Хотя Кристина обладала немалым опытом общения с разными людьми, у нее в голове все равно не укладывалось, как человек мог дойти до такого душевного состояния и приносить мучения не только тем, с кем ему приходится общаться, но и самому себе.

Она не мешала Майклу говорить и, слушая его, поняла, что простое перечисление своих невзгод приносит ему облегчение. Часть его проблем проистекала от его одинокого образа жизни. Ей очень хотелось попросить его, чтобы он рассказал о себе, однако она не знала, как он отреагирует на ее любопытство. Было совершенно очевидно, что в его прошлом кроется какая-то тайна.

Кристина попыталась втолковать ему, что в округе его приняли бы точно так же, как любого нового человека, но у нее возникло ощущение, что он не поверил ей, хотя ему и очень хотелось.

Майкл Фарли говорил стандартными штампами человека, страдающего комплексом неполноценности. «Я готов платить добром за добро, но никто не приходит ко мне с этим добром»… «Если они хотят противостоять мне, я им покажу, что значит противостояние»… «Я никого не боюсь, ни человека, ни зверя».

Все это лишено смысла, думала Кристина, глядя на залитый солнцем Манор. Особняк был красив настолько, что захватывало дух. За четыре века он остался глух ко всем эмоциям тех, кто рождался и умирал в его стенах. Мужчины и женщины приходили и уходили, а Манор оставался все тем же, он являлся символом всего, что включало в себя понятие патриархального образа жизни английской провинции.

Кристина помнила истории, которые рассказывал им полковник, когда они были детьми. О Динглах, которые получили родовое имя, отличившись на службе своей стране и своему королю. О Динглах, плававших по Семи морям и привозивших домой трофеи, которые последующие поколения либо бережно хранили, либо продавали для оплаты своих долгов. О Динглах, которые могли поставить на кон все имущество, кроме дома. О Динглах, которые вели традиционный образ жизни деревенских помещиков, удовлетворенные и своим домом, и своим хозяйством, и своими женами, и своими семьями. То была длинная череда – и вот появился племянник, который не носит родовое имя, но обладает частицей крови тех, кто жил в Маноре до него.

Почему же он не гордится этим, почему принижает свое прошлое, гадала Кристина. Ей очень хотелось облечь свои чувства в слова и заставить Майкла Фарли взглянуть на волнующую и славную историю семьи ее глазами.