Сердце дракона - Лана Каминская

– К чему такая спешка? – крикнул он Стендену. – До полудня полно времени.

– Не будем мы ждать полудня, – отрезал Ферран. – Я не намерен торчать здесь у всех на виду и играть роль шута, развлекая Коногана рассказами о жизни Торренхолла. 

– А как же лошади? Лорд Стернс сказал, им нужен отдых.

– Только Ашку. Я и Дагорм меняли лошадей при трактире у развилки. Они полны сил. На них и отправимся.

– А Ашк?

– Оставлю его у Коногана и вернусь за ним через два дня.

– А... – на языке молодого человека вертелся ещё один вопрос, но негодующий крик Феррана заставил позабыть обо всём на свете.

– Черт возьми, Гверн, кто вы такой? Вопросы буду задавать я, а не вы!

Гверн плотно сомкнул губы и сглотнул. Всю оставшуюся дорогу оба молчали.

В доме старосты крепко спали. Перемалывали во сне события прошедшего дня и ночи и не просыпались ни на малейший шорох и тем более на ржание выводимых из стойла лошадей и стук копыт, удаляющийся от деревни в направлении леса.

Зелёный лес шумел.    

Подпирающие небо древние буки широкими кронами заслоняли солнце, пропуская лишь самые настойчивые лучи. Те, соревнуясь друг с другом, спешили пробиться сквозь листву, чтобы согреть скучающую в живительно-прохладной тени землю. Один такой луч брызнул сквозь листья, надломился и ударил в паутину, крепко сплетенную между стволами деревьев. Внизу было тихо. Лишь вдалеке, под тяжестью медвежьей лапы, сухим треском отозвалась безжизненная коряга, а птица испуганно захлопала крыльями, вспорхнув с насиженного места.        

Раздался шум. Из вороха листьев выскочила белка и, ловко перескакивая через вылезшие на поверхность спутанные корни деревьев, вскарабкалась на самое широкое и исчезла в его вышине. Солнце ещё раз стрельнуло слепящими лучами и скрылось за облаками. Лес погрузился в полумрак. Тянувшийся на много сотен миль, он был непролазен и дремуч. Несколько проложенных троп являли собой узкое пространство, в которое с трудом помещался один средней величины экипаж. И то не редки были случаи, когда разросшиеся кустарники так и норовили залезть сухими колючими ветвями в окна проезжающей по тропе кареты и отхлестать дремлющего путника по лицу. 

Подул ветер и всколыхнул бесцветную листву, опавшую с вершин деревьев. Закружившись, она взметнулась вверх и опять стала медленно оседать на землю. Под ковром из сухих листьев кипела жизнь: норы, муравейники, гнёзда, собранные из пожухшей травы и мелких веток. А в низинах, где собиралась влага, раскинулось заболоченное, пахнущее илом, царство диких фиалок с толстыми сочными листьями цвета малахитовой зелени и нежными тёмно-фиолетовыми соцветиями. Хотя местами эта красота была вытоптана и пожёвана равнодушными до живописных пейзажей лосями.  

Вдалеке отрывисто запела кукушка. Ей ответом была барабанная дробь краснощёкого дятла. Буковый лес проживал ещё один обычный день: впускал и выпускал путников, пожелавших пересечь его просторы; заманивал в свои непроходимые глубины тех, кто приходил, чтобы остаться здесь навечно.

Ворох сухих листьев опять взметнулся в небо, а за ним и столп пыли. На этот раз от топота копыт, взъерошившего лесную тишину. Два всадника неслись по узкой тропе и гнали своих скакунов что было мочи. Лошади недовольно фыркали, но продолжали мчаться галопом. Настолько тяжёлым, что, казалось, они поднимают копыта из вязкой трясины. Одна из лошадей неистово заржала – терновый куст, словно паук, оплёл сухими путами дорогу и всадил неосторожному животному в ноги несколько острых шипов. От резкой боли лошадь повело в сторону, но всадник был неумолим и продолжал гнать взмыленную серую вперёд. Лесная тропа начала расширяться и вскоре переросла в тракт, хоть и давно проложенный, но неухоженный и отдающий той же дикостью, что была присуща и всему лесу.

Трактир «Белая лошадь» расположился весьма удачно. На перекрестке трёх дорог и достаточном расстоянии от ближайших поселений, чтобы путник мог вдоволь устать и так же вдоволь отдохнуть за кружкой пива и тарелкой жареной оленины с печёным картофелем, маринованными грибами и ореховым соусом.

Длинные, грубо обтёсанные, деревянные столы стояли ровными рядами как внутри небольшого по размеру помещения, так и на улице, в тени дикого орешника, который уже давно не плодоносил. В затянутые мутной слюдой окна с трудом проникал солнечный свет, а потому даже днём хозяин зажигал свечи и в целях экономии робко умолял путников отобедать на свежем воздухе. Сын хозяина, двенадцатилетний белобрысый шалопай, шустро носился от одного стола к другому и обратно на кухню, таская тяжёлые тарелки с сытной едой и неподъёмные кружки с пивом. Оказавшись вдали от родных стен, путешествующие господа имели обыкновение хорошо платить, поэтому мальчуган старался на славу.

В этих местах лес был всему хозяин. Сотни веков он вершил судьбы людей, запутывая тропки, завешивая всё вокруг гадкой паутиной и сводя с ума бескрайней тишиной. Многих таких, потерявших рассудок, успел повидать на своём веку трактирщик, а потому с опаской относился к каждому новому гостю. Внимательно оглядывал с головы до ног, вчитываясь в черты лица и взгляд, и пытался угадать, кто перед ним: в действительности ли честный господин или приодевшийся повыразительнее вор, снующийся у трактира в поисках богатого экипажа с единственной целью ограбить его чуть позже, когда насытившиеся и разморенные от пива и мяса путники задремлют под мерный шум колёс.

Громкое лошадиное ржание уже не в первый раз за день нарушило спокойную трапезу постояльцев трактира. Из лесной чащи выскочили два всадника и резко потянули поводья, останавливая разгоряченных лошадей. Те продолжали озверело фыркать и тяжело дышали. Всадники спешились и, вручив поводья подоспевшему к ним сыну трактирщика, прошли к входу. Чуть пригнувшись, они переступили порог и растворились в царившем внутри прохладном полумраке. Послышался голос хозяина, затем голоса прибывших, и опять всё стихло, лишь загнанные лошади громко сопели и жадно пили воду из корыта. Кинув им свежего сена, мальчишка проверил привязь и убежал на кухню за новой порцией оленины для тех гостей, которые сидели за длинными столами на улице, свесив уже порядком набитые животы, и обмусоливали новоприбывших.

В трактире пахло свечным воском и жареным мясом. Расстегнув ворот расшитого серебряной нитью дублета, Ферран кинул на стол снятые ранее перчатки и опустился на скамью. Отхлебнул принесённого хозяином холодного пива и осмотрелся. В противоположной стороне все столы были заняты, что не мудрено: там и света побольше, и обслуживает гостей дочка хозяина. Не красавица, но вдали от дома и такая понравится. Жестом поманив к себе не менее белобрысую, как и её брат, девчонку, Ферран сунул ей серебряную монету в руку и попросил хлеба с паштетом из дикого кабана. Та прикусила монету неровными редкими зубами, заулыбалась и уже через минуту бежала с полной тарелкой обратно. Отломив кусок тёплого хлеба, Стенден протянул его своему компаньону, сидевшему напротив.

– Благодарю, – сухо отозвался тот, – мне достаточно пива.