Небо лошадей - Доминик Менар

Но лошади никогда не были одними и теми же. Была маленькая кобыла со светлыми ноздрями, рыжим пятном в одном глазу, черным в другом и узловатыми коленями. У еще одной были такие длинные уши, что она напоминала мула, она облизывала наши щеки своими дрожащими губами. Мы умоляли отца оставить нам одну лошадь. Она могла бы щипать траву в саду, а если бы ей было мало места, мы водили бы ее пастись в поля, как делал наш сосед со своими козами. По вечерам в кровати мы долго шептались о том, какую лошадь мы выберем: может, ту забавную маленькую кобылу, если ее никто еще не купил, или другую, совсем белую с розоватыми веками, которая вызывала у тебя слезы, такой она была странной, и которую ты никак не мог забыть. Но однажды лошадь взбрыкнула, и ты упал на землю, твоя рука вывернулась, и мы подумали, что ты сломал ее, я не переставала реветь, пока не убедилась, что с тобой все в порядке. Папа смертельно побледнел тогда, и с того дня он больше никогда не приводил домой лошадей.

Но мы не забыли их. Мы продолжали оседлывать наши палки со светлыми гривами, нам очень не хватало лошадей, и однажды мы решили их навестить. Мы сбежали и направились той дорогой, которой папа уходил на работу, — это был кратчайший путь, тропинка, которая вела через поле, прежде чем свернуть в направлении промышленного района. Мы знали, где эта дорога, и знали, что однажды пойдем по ней, но все-таки долго откладывали. Быть может, мы просто боялись. Или мамины слова — «если они узнают» — запечатлелись в нашем мозгу, и мы смутно догадывались, что это будет концом всему, что там нас ждет чудовище, что-то такое, чего мы даже не можем себе представить, что это действительно будет конец.

Когда на следующий день я пришла в чащу парка, первое, что я увидела, были цветы на поверхности воды. Ты разорвал целлофановую обертку и снял резинку, связывавшую стебли, и цветы плавали в воде, как диковинные рыбы. Я положила на землю пакет с едой, которую принесла тебе, и остановилась в ожидании, оглядываясь вокруг себя. Очень скоро я увидела тебя, идущего, почти бегущего большими шагами через опушку леса. Твои щеки вроде бы слегка порозовели, но ты все равно выглядел очень хрупким и грустным. Подойдя, ты сказал:

— Я думал, что вы не придете.

Не ответив, я подняла пакет с едой и протянула тебе.

— Я ходила за покупками. А потом я искала тебя в парке, на детской площадке. Я думала, ты можешь быть среди детей.

Ты пожал плечами. К этому времени ты уже рылся в сумке, потом разорвал обертку и откусил булку.

— Нет, я больше не рассказываю истории. Все, хватит.

Видя мое удивленное лицо, ты неохотно добавил:

— Я хотел бы продолжать, но некоторым родителям это не нравится. Они жалуются сторожу.

— Почему? — спросила я, но ты сделал неопределенный жест.

— Из-за моих маленьких привычек. Одна мамаша видела, как я нюхал клей. Ну или что-то в этом духе. Теперь мне больше нельзя ухаживать за пони, мне запретили.

Минуту я смотрела, как ты ешь, потом глубоко вдохнула и постаралась сказать твердым голосом:

— С сегодняшнего дня я буду заботиться о тебе. Ты будешь есть каждый день. И я больше не хочу, чтобы ты делал глупости, ты слышишь?

Ты поднял на меня глаза и смотрел молча, с набитым ртом, и в твоих глазах читался вопрос: заботиться о тебе, но как? В этот момент я не знала, что тебе ответить, — что можно сделать с лисицей, привыкшей жить в лесу, с человеком, которому больше нечего делать среди людей? Потом ты отвел глаза и сказал совсем тихо:

— Я больше не вернусь в семью. Никогда. Я лучше умру.

Говоря это, ты неосознанно потирал синеватые и вздувшиеся следы на своих запястьях. Я подумала о том месте, куда я отправилась однажды, но так и не осмелилась постучать в твою дверь, о людях, бродивших по коридору, о кипарисах, окружавших серый корпус, о печенье, оставленном незнакомцу, который узнал меня и сжал в своих объятьях, плача от одиночества. Мне захотелось приблизиться к тебе и тоже обнять тебя, но я не осмелилась, я только протянула руку и коснулась твоего рукава.

— Ты не вернешься туда, — прошептала я. — Я тебе обещаю.

Тогда ты кивнул и продолжил есть с той же жадностью, что и вчера, выплевывая кусочки фольги и целлофана, которые случайно откусывал. Поев, ты направился к пруду, зачерпнул в ладони воды и попил. Вытерев рот, ты огляделся вокруг. Две фигуры шли по аллее, это наверняка были просто гуляющие, но ты неожиданно заволновался. Подхватив пакет, ты сделал мне знак идти за тобой.

— Куда мы идем? — спросила я.

— Лучше смыться отсюда, — ответил ты.

Ты уже отошел. Я шла за тобой, изо всех сил пытаясь не отставать, и наконец ухватила тебя за рукав кофты.

— Чего ты боишься? Сторожа? Тех людей из семьи?

Ты высвободился, но твой жест был лишен резкости, на мгновение ты даже задержал мою руку в своей.

— Боюсь? Никого я не боюсь, — ответил ты, но было видно, что это неправда.

Твое лицо смягчилось, ты засомневался, но наконец сказал:

— Есть одна женщина, которая меня ищет. Она кто-то вроде социального работника. Я ее очень люблю, вы знаете, она всегда была очень добра ко мне, но она хочет вернуть меня обратно.

Ты пожал плечами.

— Она не знает, где я, поэтому пишет мне письма. Она оставляет их повсюду: на скамейках, на решетке парка, под деревьями. Иногда я нахожу их, а иногда, наверное, нет.

В задумчивости ты погрыз ногти, потом сказал:

— А знаете что? Я хочу показать вам свою хижину. Но поклянитесь, что вы никому не расскажете. Никому.

Ты серьезно посмотрел на меня, и в твоем взгляде все еще читалось недоверие, потом повторил:

— Нужно поклясться.

— Я клянусь, — произнесла я.

Ты ответил:

— Этого мало. Плюньте на землю.

Тогда я плюнула на землю — меня не покидало ощущение, что мне снова десять лет, и я не знала, плакать от этого или смеяться. Ты кивнул и, казалось, остался доволен. Указав на опушку леса, ты спросил:

— Вы знаете, как туда войти?

Я посмотрела на эту на вид непроходимую стену из листвы и стволов, раньше это было моим владением, теперь я дрожала при одном взгляде на нее. Я покачала головой, и ты улыбнулся.

— Ну уж нет, — продолжил ты с гордостью. — Никто не знает. Сторож иногда притаскивается сюда, так уж ему хочется выставить меня отсюда, но он не знает дороги дальше. Даже мальчишки не заходят сюда. Но я — я тут все знаю.

— Сколько времени ты уже здесь?

— Я и время, ну-у, — протянул ты. — Недели, месяцы. А может и целую вечность.

Ты завязал узлом ручки сумки и повернулся.

— Идите за мной, — неожиданно уверенно сказал ты и углубился в чащу.