Красный Герцог - Владислав Хохлов

Мысли и представление адского ужаса проникли в голову Генриха. Сердце так сильно стучало, как никогда, и казалось, что это мог слышать каждый рядом стоящий. Руки тряслись в паническом страхе. Он не знал, что делать. Он боялся.

Манфрэд наблюдал эту картину. Он устал от своего представления и медлительности собственного подчинённого. Генрих мог только видеть, что заключенного дальше держат за волосы, а рядом стоящий офицер, протирая свои виски, что-то бубнил себе под нос. «Он зол на меня» — думал Генрих.

— С меня хватит! — Манфрэд вскрикнул и выпрямился.

Офицер достал из кобуры личный пистолет и направил его прямо на заключенного.

Мгновение спустя раздался душераздирающий крик. Манфрэд летел на землю. Он был оттолкнут заключенным, который вытащив нож из поясных ножен офицера, направился прямо на Генриха. Заключённый мчался вперёд, издавая громкий вопль, в котором можно было услышать звуки отчаяния и гнева.

Такую же картину Генрих видел и раньше, несколько месяцев назад, когда на него также несся кабан. Сейчас рядом не было никого, кто мог бы ему помочь. Генрих остался сам по себе. Никто не спасёт его в последний момент, некого звать на помощь. Теперь пришла очередь Генриху убить зверя.

Вспоминая все события, что с ним происходили, события, которые он надеется увидеть в будущем, его мечты, желания, обязанности. Он оставил свою семью не для того, чтобы их потом погубили его собственные ошибки. Он оставил их, чтобы принести лучшие дни. Ощущая огромную ответственность за всю свою семью, он направил пистолет на цель.

Выстрел.

Осознание произошедшего пришло не сразу. Хоть Генрих и раньше стрелял, застывший в ушах звон колол с какой-то особой болью. Дрожь прошла по всей руке и медленно начала угасать. Опустив взгляд, Генрих увидел человека, что был в оковах. Он лежал на земле. Его тело не двигалось, и под ним медленно начала образовываться багровая лужа. Не было судорог, не было глаз наполненных ужасом. Это был не кабан. Это был человек.

Манфрэд медленно поднялся с земли. Выпрямившись, он подошел к Генриху и по его лицу было видно, что он получил максимальное удовольствие от происходящего. Медленно протягивая руку офицер забрал пистолет. Генрих тяжело дыша продолжал смотреть на труп. «Опять он не с нами» — подумал Манфрэд и слегка ударил Генриха по плечу. Генрих вздрогнул. После этого, с отчуждённым взглядом он молча уставился на своего офицера.

— Поздравляю.

Затем, Манфрэд развернулся к толпе и с расставленными руками начал выступление:

— Вот вам доказательство того, какие наши враги подлые и слабые! Только вы спасёте нашу страну! Завтра ваше боевое крещение и новая жизнь!

— Свободны, — добавил он, вполголоса, закончив речь. Это слово было тихим и еле уловимым, но каждый присутствующий его услышал.

В течение нескольких минут круг людей постепенно уменьшался. Кто-то оставался на месте и смотрел на труп, кто-то решил не задерживаться здесь. Тело забрали солдаты и уволокли в незнакомом направлении. Этот день был быстрым, но самым сложным. Обучение подошло к концу, и завтра они отправятся на войну.

Толпа скоро рассосалась и остался только Вольфганг. Он стоял молча и смотрел на Генриха, в его глазах читалась печаль и злость. Ему тоже не понравилось всё это представление. Генрих медленно подошел к своему другу. Его ноги тряслись, как высокая трава на ветру. Подойдя к нему, он резко его обнял и уткнувшись носом в плечо, заплакал.

— Я боюсь Вольф… Я не знаю, что мне делать… Я напуган… — Генрих пытался успокоится, но эмоции поглотили его, и он проигрывал в этой ужасной борьбе.

Это было необычно. Генрих никогда не обнимал Вольфа. Внутри себя плачущий юноша ощущал, что это неправильно, но его это так успокаивало.

Вольф тоже чувствовал себя необычно. Ему было неловко, но поддержать друга он был обязан. Единственное, что ему оставалось — неуклюже похлопать Генриха по спине.

— Ты же видел старшего сержанта? Можешь пойти к нему, представить ему свой план по освобождению отца. Сейчас как раз тот самый момент, ибо завтра мы выступаем на поле боя. — Вольфганг слегка оттолкнул от себя Генриха и попытался поддержать его более привычным способом.

Услышав это, Генрих молча кивнул в ответ. Спустя несколько минут, они оказались у небольшого здания, внутри которого находился нужный им человек.

Постучав в дверь, Генрих зашел в дом. Внутри, был красиво обустроенный кабинет, полностью уставленный различными шкафчиками для документов. Напротив, находился стол, за которым сидел тот самый мужчина. Он перелистывал бумаги в папках и курил сигару.

— Простите, могу я с вами поговорить? — Генрих нервничал, он переступал с ноги на ногу и ожидал ответа. Учитывая темперамент сержанта, он испугался, что не получит положительный ответ.

Почти сразу прозвучал крик на весь кабинет: «Равнясь!» Услышав его, Генрих выпрямился и уставился на лицо сержанта.

Человек за столом злостно смотрел на подчиненного и докурив свою сигару, поинтересовался причиной вторжения.

Несколько минут Генрих повторял то же самое, что говорил офицеру «зло» в столовой. Он повторял слово в слово все плюсы этой операции.

Когда монолог Генриха закончился, сержант почесывая свой затылок смотрел в бумаги. Он достал другой сверток и внимательно начал его изучать, используя при этом лупу и линейку.

После чего он, поморщившись, посмотрел на Генриха и задал ему вопрос: «Ты знаешь таких новобранцев как Блиндар и Вернер?»

— Да, сэр! — ответил ему Генрих, услышав только первое имя. Второе ему не было знакомо, но Блиндара он хорошо помнил.

— Отлично, — ответил сержант, — если от тебя еще раз услышат этот бред, ты окажешься на их месте!

Надежд на лучшее уже не было. То, чем раньше жил Генрих, сменилось отчаянием. Стоя в ступоре несколько минут, Генрих был вынужден покинуть кабинет, после выкрика: «Вон отсюда!»

На улице всё это время был Вольфганг. Он стоял в паре метров от двери и ждал возвращения друга. Когда они воссоединились, то молча отправились в столовую.

Обстановка в здании была двоякой. Офицеры и солдаты праздновали, но не все новобранцы подхватили их энтузиазм. Некоторые из них находились в унынии. Пришлось сидеть в полном балагане, где шум разносился из каждого угла. В центре этого звукового шторма, Генриха одолевали самые разные воспоминания. Раньше он меньше времени проводил с Вольфом, они встречались крайне редко. Их дружба, — которую Генрих с натяжкой мог признать, — в эти дни приумножилась в разы. Находясь в тяжелой обстановке, они были вынуждены инстинктивно держаться рядом с тем, кто был для них знаком. Если раньше общение с Вольфгангом было связано с