Лабиринт - Яэко Ногами

огромные толпы бедняков передвигаются с места на место в поисках пропитания. Поэтому конфискация помещичьей земли и распределение ее между крестьянами — первое мероприятие, которое китайское коммунистическое правительство проводит в освобождаемых районах». И ему вспомнился разговор с Таруми, происходивший месяца три назад. Таруми был тогда в прекрасном расположении духа и разглагольствовал, повторяя свои парламентские выступления и упиваясь собственным красноречием.

— Есть люди, которые по-своему толкуют различие в масштабах собственности, существующее в разных странах,— сказал Канно вслух.— Они не хотят признавать, что черт большой или маленький все равно черт!—И тут он сообщил Кидзу высказывания Таруми на сей счет. «Послушать такого знатока — получается, что и земельная теснота Японии, где владелец двадцати-тридцати гектаров земли — это уже солидный помещик, и скудость наших естественных ресурсов — чуть ли не благо для японского народа. Из этого они делают далеко идущие выводы. Логика у них простая. Какие-де могут быть разговоры о господстве буржуазии и помещиков в Японии? Пустая болтовня, подражание загранице! Есть ли у нас капиталисты? Есть. Но их ведь всего два 33. А аристократов и вовсе один — тот, что живет за мостом Нидзюбаси34. Так стоит ли копья ломать и рассчитывать на какие-то серьезные волнения в стране? Вот как рассуждает Таруми,— говорил Сёдзо. Он сидел, заложив ногу на ногу, и потирал указательным пальцем подбородок.— А ведь аристократ этот столь крупный помещик и капиталист, что перед ним те двое — щенки. К тому же для японцев он то же самое, что римский папа для католиков.

— Да. И это, между прочим, осложняет дело и тормозит приближение развязки. А знаешь, для такого типа, как Таруми, это в общем было здорово сказано,— засмеялся Кидзу и, улыбаясь, спросил:—Ну а твой здешний аристократ, с точки зрения масштабов Таруми, крупный собственник?

Разговор этот приятели продолжали, быстро спускаясь по пологому склону, поросшему невысокой травой. Они обогнули главное здание — высокое деревянное строение под четырехскатной крышей, строго выдержанное в стиле загородной виллы, постояли у того крыла, где находилась комната Сёдзо, и затем снова взбежали наверх.

— Много у него денег? — продолжал расспрашивать Кидзу.

К его обычной бесцеремонности примешивалась теперь назойливость репортера.

Вопрос этот заставил Сёдзо задуматься. Он лишь недавно стал понемногу знакомиться с делами этой семьи и был удивлен, что она так стеснена в средствах. Жена виконта не тратила ни гроша сверх годового бюджета, точно рассчитанного и строго контролируемого домоправителем. Они вечно нуждались в наличных деньгах, словно какие-нибудь мелкие служащие, живущие от получки до получки. Нередко случалось, что в доме не нашлось бы и десяти иен. Однако это не мешало супругам тратить большие деньги на подарки и на всякие дорогие безделки, необходимые для поддержания достоинства дома Ато. На ярлыках купленных вещей, которые доставляли из универмагов и от ювелиров, зачастую значились изрядные цены: тысяча иен, две тысячи и больше. Словом, пресловутое «достоинство» здесь ревностно оберегали и денег на это не жалели. Виконт Ато каждый свой расход старался оправдать необходимостью поддерживать светские связи. Между ним и домоправителем шла непрерывная и упорная глухая финансовая война. Старик Окамото зорко стоял на страже хозяйского добра, оберегая его от самих хозяев. Виконту приходилось отчитываться за каждую чашку кофе, выпитую в Клубе пэров. Не избавлена была от строгого финансового контроля и виконтесса. Когда она выезжала в город за покупками и где-нибудь по пути съедала в кафе порцию осакадзуси 35 или мороженого, бдительный домоправитель всегда узнавал о таком мотовстве. «Сопровождать госпожу приятно, но до чего же противно, когда старик начинает потом выспрашивать, где были, что ели да сколько истратили»,— жаловалась горничная Кину.

— Говорят, у виконта несколько десятков миллионов, но выходит, что богач не он, а его управитель,— заключил Сёдзо свой рассказ о материальных делах виконтов Ато.

— Такую картину можно наблюдать, кажется, во всех знатных семьях,— заметил Кидзу.

— Возможно. Но в роду Ато — это, так сказать, традиция, освященная веками. Они, или, вернее, их казначеи, всегда были ужасными скаредами. Я убедился в этом, разбирая архив.

Сёдзо рассказал приятелю о «великой» финансовой реформе, проведенной неким казначеем клана Ато три-четыре поколения назад:

— Сей муж был страшным человеком. Он сократил до минимума все расходы. Он установил режим жесткой регламентации не только всей хозяйственной жизни клана, но и всего его быта, вплоть до цвета одежды. Например, самураям, годовой доход которых превышал пятьсот коку36 риса, разрешалось носить черную одежду, от трехсот и до пятисот — темно-серую;. все остальные, включая пеших воинов и дворовых слуг, могли носить только коричневую одежду, а крестьяне и прочие простолюдины — только бледно-желтую. При этом ни Для старых, ни для молодых, ни для мужчин, ни для женщин никакого различия не делалось.

— Здорово! Ну что по сравнению с этим черные рубашки итальянских фашистов и коричневая униформа нацистов! Детская забава!—усмехнулся Кидзу.— Впрочем, грабить фашисты умеют не хуже, чем это делалось в давние времена. Дерут, мерзавцы, шкуру с живого и мертвого! — И на его лице с лоснящейся . темной кожей появилось дерзкое и вместе с тем гневное выражение, которое живо напомнило прежнего Кидзу. В глазах его засверкали злые огоньки. -

Поведение Кидзу с самого начала встречи вызывало у Канно смутную тревогу. Она не вылилась в осознанное недоверие к приятелю, но все же в душе Канно шевелились какие-то неясные подозрения. А сейчас он внутренне упрекал себя за это и готов был извиниться перед товарищем.

Небо внезапно стало хмуриться. Вскоре все вокруг затянула серая влажная пелена. Парк, дом, роща, дорога — все растворилось в туманной мгле. Пробудившийся после долгого дневного сна человек не смог бы сразу определить, то ли это еще день, то ли вечерние сумерки, то ли уже рассвет.

Туман становился все гуще, кругом уже ничего нельзя было различить. Казалось, вселенная возвращается к состоянию первозданного хаоса. Но вот сквозь непрерывно движущиеся седые толщи тумана внезапно, словно кто-то их разрезал взмахом ножа, то тут, то там проглянули верхушки лиственниц и красные пятна крыш, которые казались сейчас удивительно яркими, как бы только что выкрашенными.

Окруженные зыбкой мглой, Сёдзо и Кидзу медленно шли по дороге в город. Они уже вдосталь наговорились и оба умолкли. В этом, возможно, повинен был и туман.

Нечто невесомое, мягкое и нежное обволакивало их и проникало внутрь, наполняя сердца каким-то сладостным покоем и безотчетной грустью. Это «нечто»