Извлечение троих - Стивен Кинг

— Мы не так договаривались, — сказал Эдди, обращаясь черезголову Кола непосредственно к Джеку Андолини. — Не для того с носился с товаромБалазара, как с писаной торбой, и держал язык за зубами, хотя любой другой намоем месте уже выдал бы список имен по официальному заявлению из расчета попять на год отсидки.

— Балазар решил, что с ним твоему брату будет безопаснее, —ответил Джек, не оборачиваясь. — Он взял его под свою защиту.

— Тогда ладно. Поблагодари его за меня и скажи, что я прибыл,товар в сохранности и я сам могу позаботиться о Генри, как Генри всегдазаботился обо мне. Скажи ему, что у меня все схвачено. Когда мы встретимся сГенри, мы распределим товар, а потом сядем в нашу машину, поедем в город итогда уже сделаем все, как нужно. как договаривались.

— Балазар хочет с тобой повидаться, Эдди. — Голос Джека былнепреклонен и неумолим. Голова его не повернулась. — Садись в машину.

— А пошел ты туда, куда солнышко не заглядывает, мать твою,— сказал Эдди и направился к своему подъезду.

8

Идти было недалеко, но не прошел он и полпути, как рукаАндолини схватила его за плечо с парализующей силой тисков. Сам он дышал в шеюЭдди горячо, как бык. Он проделал все это за пару секунд, а судя по еготуповатому виду можно было бы предположить, что за это время мозг его не успелбы и дать команды руке, чтобы та открыла дверцу.

Эдди обернулся.

Будь крутым, Эдди,— прошептал Роланд.

Круче некуда, -отозвался Эдди.

— За такое мне бы надо тебя убить, — сказал Андолини. — Я быни от кого такого не потерпел, чтобы меня посылали в задницу, и особенно оттакого засранца и мелкого наркомана, как ты.

— Ну и убей! — выкрикнул Эдди, но это был крик рассчитанный.Крутой крик, если так можно выразиться. Они стояли на тротуаре, две темныхфигуры в горизонтальных лучах весеннего заката, на пустынной улице Ко-Оп Сити врайоне Бронкс. И люди слышали крик, слышали слово «убей», и если ихрадиоприемники были включены, они добавляли звук, если же — выключены, тосначала включали, а потом добавляли звук. потому что так лучше. Так безопаснее.

— Рико Балазар не сдержал слова! Я, значит, своеобязательство выполнил, а он меня кинул! Так что пошел-ка ты в задницу, это ятебе говорю. И ему тоже скажу, пусть идет в задницу. Я любому скажу, пусть идутв задницу!

Андолини вытаращился на него. Глаза его были такими темными,что цвет их, казалось, просачивается в белки, и от этого они желтые, как старыйпергамент.

— Я бы и президенту Рейгану сказал, чтобы он убирался взадницу, если бы он не сдержал данного слова, и имел я его президентскуюнеприкосновенность или как оно там называется!

Слова замерли эхом в кирпиче и бетоне. Единственный ребенокс очень черной кожей, в белых баскетбольных трусах и высокий кроссовках стоялна игровой площадке на той стороне улицы и наблюдал за ними, держа мяч на сгибелоктя.

— Ты закончил? — осведомился Андолини, когда это затихло.

— Да, — сказал Эдди совершенно нормальным голосом.

— О'кей, — подытожил Андолини, разжал свои человекоподобныепальцы и улыбнулся… и когда он улыбнулся, случилось сразу две вещи: во-первых,в нем появился какой-то шарм, столь неожиданный, что он мог бы обезоружитьлюбого, а во-вторых, стало видно, что он действительно умен. Опасно умен. —Теперь поедем?

Эдди поправил прическу руками, на мгновение сложил руки,чтобы почесать обе, и сказал:

— Наверное, лучше поехать. Все равно разговор этот ни к чемуне приведет.

— О'кей, — согласился Андолини. — Никто ничего не сказал,никто никого не обидел. — И добавил еще, не повернув головы и не нарушивразмеренного ритма речи: — Иди через заднюю дверь, бестолочь.

Кол Винсент, осторожно выбравшийся из фургончика через дверьс водительской стороны, которую Андолини оставил открытой, поспешно залезобратно, так что даже ударился головой. Он протиснулся на свое прежнее место ис мрачным видом принялся потирать ушибленную башку.

— Ты должен был сообразить, что положение изменилось, когдатебя зацапали на таможне, — задумчиво проговорил Андолини. — Балазар — большойчеловек. У него интересы, которые он защищает. Люди, которых он защищает. Иодин из этих людей, так уж вышло, твой брат Генри. Думаешь, я тебе заливаю?Если да, то лучше подумай о том, каково сейчас Генри.

— С Генри все в порядке, — сказал Эдди. Но он знал правду, иголос выдал его. Он сам услышал и понял, что Джек Андолини услышал тоже. Впоследнее время Генри все время ходил под кайфом. На рубашке его красовалисьдыры, прожженные сигаретой. Он порезался электрическим консервным ножом, когдаоткрывал банку корма для Потси, их кошки. Эдди не понимал, как можно порезатьсяэлектрическим консервным ножом, но Генри все-таки умудрился. Время от времениГенри не убирал за собой со стола, и иной раз Эдди находил в раковине какие-тообгорелые ошметки.

Генри,— говорил он тогда.— Так нельзя, Генри. Ты долженвсе-таки последить за собой, а то ты совсем опускаешься. Сидишь сложа руки иждешь, пока это произойдет.

Да, о'кей, братишка,— отвечал ему Генри.— Все путем, у менявсе под контролем.Но иногда, глядя на пепельно-бледное лицо Генри, в егопотухшие глаза, Эдди понимал, что Генри больше уже ничего не сумеет держать подконтролем.

На самом деле он хотел сказать Генри совсем другое. Хотел,но не мог. И не по поводу даже его «загулов» или их совместных «загулов». Онхотел сказать вот что: Генри, ты как будто ищешь место, где умереть. Так мнекажется, и я хочу, чтобы ты завязал к чертям. Потому что, если ты умрешь, радичего мне потом жить?

— С Генри не все в порядке, — сказал Джек Андолини. — За нимнужно приглядывать. Ему нужен… как там поется? Мост над бурными водами. Вот чтоему нужно. Мост над бурными водами. Этот мост — Иль Роче.

Иль Роче — это мост в ад, подумал Эдди, а вслух спросил:

— Так Генри у него? У Балазара?

— Да.

— Я отдам Балазару его товар, а он мне отдаст Генри?

— И твой товар, — напомнил ему Андолини. — Не забывай.

— То есть, иными словами, все пойдет, как и было условлено?

— Точно так.

— А теперь ты мне скажи, как ты это себе представляешь. Нудавай, Джек. Скажи. Я хочу посмотреть, сумеешь ли ты не измениться в лице. Яхочу посмотреть, насколько вырастет твой носище.

— Я тебя не понимаю, Эдди.

— Само собой, ты меня понимаешь. Балазар думает, будто товару меня с собой? Если так, то он должен быть идиотом, а я знаю, что он не идиот.