Один - Михаил Кликин

Когда мы въехали в пригород, за нами никто не гнался.

Местечко Ухарово, где у Минтая был дом, находилось совсем уже рядом.

* * *

То, что Таня неважно себя чувствует, я заметил еще в машине. Поначалу я все списал на шок от увиденного и пережитого, ведь Оля выглядела немногим лучше.

Но, пробираясь по тесным улочкам Ухарова, я вдруг расслышал, как хрипло и гулко, будто в бочку, кашляет Таня. Она кашляла уже давно – всю дорогу. Но я только сейчас обратил на это внимание. И уже не мог переключить свои мысли на что-то другое.

Таня кашляла, чихала, хлюпала носом. Дрожащей рукой она вытирала со лба испарину. Взгляд ее был затуманен.

Мне вспомнился Карп…

Следуя за Димкиной «Маздой», я повернул налево, съезжая с асфальта на гравий. Заборы сразу стали пониже и поскромнее; особняки и коттеджи, хаотично разбросанные по разномастным участкам, сменились тесными рядами изб и щитовых домиков. Вычурные новострои встречались и здесь, но они придерживались единого порядка – из общей линии сильно не выбивались, башенками и каминными трубами высоко не поднимались. Тут еще кое-где лежал снег – под кустами, у заборов, за гаражами и сараями. На проводах и деревьях, на коньках крыш сидели птицы: грачи, галки и вороны. Мне казалось даже, что здесь по-деревенски пахнет навозом и весенней прелой землей, но это был, конечно же, обман чувств – мы все еще находились в городе, и даже не на самой его окраине.

«Мазда», моргнув поворотником, съехала к обочине. Встала у зеленого забора, практически прижавшись к нему боком, уткнувшись помятым, поломанным бампером в куст ирги, похожий на разваливающийся веник-голик. Я проехал чуть вперед, остановился за калиткой и не стал так сильно жаться к забору – вряд ли моя машина могла кому-то помешать.

Мы были настороже, выбираясь из автомобилей, но нападения все же не ждали. Ни один обращенный не встретился нам, когда мы катились по зловеще тихим улочкам. И в этом не было ничего удивительного. Каждый участок был отделен от соседних высоким (выше человеческого роста) забором. Люди здесь жили, как звери в зоопарке – всяк в своей клетке, в своем вольере. Тот, кто был победнее, строил загородку из горбыля. Кому хотелось красоты, копил деньги на профнастил или струганые доски. А хозяева особняков и коттеджей огораживались кирпичом и бетоном, словно замуровывали себя в своих не таких уж и великих владениях.

Глухие высокие заборы, калитки и ворота, запертые изнутри, – это первое, что отличает коттеджный поселок от настоящей деревни. И в этом плане дом Минтая из окружения не выделялся – через стальные листы забора не то что зомби, Джекки Чан не перебрался бы. Крашеная калитка с намертво приваренным почтовым ящиком была под стать изгороди – такая же ядовито-зеленая, тяжелая, высокая, двумя замками оборудованная, не считая могучей задвижки на внутренней стороне. Минтай долго гремел ключами: один из замков не поддавался. Мы топтались рядом, сопели, порывались как-нибудь помочь – нам всем не терпелось попасть в дом. Только Димка держался в стороне, присматривая за дорогой и соседними участками.

Он последним ушел с улицы. Уже тогда Димка чувствовал неладное – позже он признался нам в этом. Он только не мог понять, что именно его тревожит – потому и не стал беспокоить нас.

Глупо переживать из-за каких-то неясных предчувствий, когда мир людей обернулся миром чудовищ, – так решил Димка.

Нам потребовалось немалое пережить, чтобы понять ошибочность и порочность этого утверждения. В деле выживания мелочей не бывает. И то, что я теперь называю шепотом подсознания, а Димка называл нутряным чутьем, порой оказывается полезнее и вернее всех прочих чувств.

– Ты уверен, что в доме никого нет? – Димка ограничился этой фразой, чтобы успокоить свое «нутряное чутье».

– Уверен, – ответил Минтай. – Я живу один.

Такая аргументация показалась мне сомнительной, но я смолчал, решив про себя, что буду держаться настороже. Кажется, потихоньку я начинал привыкать к новой жизни.

Двухэтажный дом Минтая смотрелся неуместно ярко и празднично. Выкрашенный в желтое и коричневое, с красной трубой на рыжей псевдочерепичной крыше, с черным кованым флюгером, который, кажется, всегда показывал на юг, – такому домику самое место на рекламном плакате или заграничной открытке. И совсем не верилось, что в одной из комнат этого теремка то ли повесился, то ли застрелился кто-то из прежних хозяев.

– Сосед твой где живет? – спросил Димка, едва оказавшись на внутреннем дворе.

Минтай снимал навесной замок и на вопрос не ответил, лишь неопределенно махнул свободной рукой и промычал что-то. Я посмотрел на него, и сразу понял, что ему теперь все глубоко безразлично – он получил желаемое, добрался, куда ему было нужно. Больше его ничто не интересовало. И он, кажется, действительно верил, что скоро по улицам на грохочущих танках и бронетранспортерах проедут спасатели – нужно только их дождаться, и тогда все сразу наладится.

– Добыть оружие надо как можно скорее, – волновался Димка. – Сейфы, возможно, вскрывать как-то придется. Нечего время терять!

Минтай ушел в дом, даже нас не позвав, только Катю перед собой пропустив. Меня это взбесило, а Димка, кажется, и не заметил ничего. Он все бегал по двору, выглядывая, в каком же доме из соседних могут скрываться огнестрельные сокровища.

Димка не обращал внимания даже на то, что листы профнастила защищали дом лишь спереди, со стороны дороги. Остальной забор был сбит из досок. Их недавно покрасили, но я видел, что доски эти подгнили – некоторые, как мне показалось, можно было выбить ладонью. Минтай обманул нас, когда говорил про глухой металлический забор.

А вскоре вскрылся и второй обман – дизельного генератора у Минтая не оказалось.

И это было еще не все…

* * *

В прихожей с Олей случилась нас всех напугавшая истерика.

Мы, сбившись в кучу, пытались успокоить рыдающую, причитающую девушку. Только Минтай стоял в арке художественно оформленного проема и как-то странно смотрел на нас – будто пытался понять, что мы делаем в его доме.

А потом упала Таня. Она помогала успокоить Олю, держала ее за правую руку, что-то шептала подруге на ухо. Но вдруг побелела лицом, покачнулась, привалилась к стенке. И медленно сползла на пол.

– Да она же вся горит! – прокричала Катя, пытаясь поднять Таню.

И вновь я вспомнил Карпа.

Оставить Олю мы не могли – она задыхалась, хрипела, размахивала освободившейся рукой, била ею в дверь. Бросать Таню тоже было неправильно. Так что мы, отринув нерешительность, по-борцовски сгребли девчонок и потащили их в комнату: Димка нес Олю, схватив ее поперек туловища, – она была похожа на оживший манекен; я забросил Таню на плечо, как большую тряпичную куклу.

Минтай посторонился. Он не мешал нам, но и помогать не собирался.

Димка скинул Олю на диван, сел сверху, стал несильно хлопать ее по щекам, что-то сердито приговаривая. Таню я положил в кресло – она уже приходила в чувство. Катя металась меж нами какое-то время, потом убежала искать в доме воду и увела с собой Минтая. Их не было несколько минут. За это время и Таня очнулась, и Оля почти успокоилась – она только всхлипывала, словно икала, и глядела на нас испуганными круглыми глазами.