Желание - Ричард Флэнаган

Между тем Матинна, это скромное и милое создание, продолжала увиливать от уроков, заключив с Лазаретто молчаливый уговор, который вполне устраивал обоих: утро они посвящали играм, а потом она была предоставлена сама себе. Как-то пополудни сэр Джон и Монтегю отправились в парк, чтобы подышать свежим воздухом и обсудить проблемы с построением новой верфи. И вдруг сэр Джон увидел девочку-аборигенку в красном платье.

Когда Матинна появилась у них в доме, ее задарили нарядами всевозможных покроев и расцветок, но девочка любила только красный цвет, и особенно это красное платье леди Джейн из ее собственного детства. Его преподнесли Матинне на годовщину ее проживания в семье Франклинов. Тончайший шелк, короткий рукав, украшенный пуговицами, черный бархатный пояс с бантом, завышенная талия – этот свободный покрой вошел в моду после Французской революции, когда отвергались все аристократические, декадентские изыски.

Она была далеко – в самом конце главной аллеи: играла со своим попугаем, прыская на него воду из фонтана. Смешно переваливаясь и растопырив крылья, попугай топтался на бордюре, покачиваясь, словно старый пьяница. Птица ходила вразвалочку, а девочка танцевала свой странный танец, и временами казалось, что она парит в воздухе. Подойдя ближе, сэр Джон смог расслышать, что Матинна поет песню на своем диковинном языке, и это звучало как заклинание.

До этого дня он просто не замечал Матинну. Он знал только, что его жена загорается то одним проектом, то другим, а сам старался переносить ее бурную деятельность столь же стоически, как ветер или снег во время своих экспедиций. Но сегодня он вдруг прозрел. Когда они подошли уже совсем близко, сэр Джон рассмотрел ее глаза, про которые ходило столько разговоров. Самые большие, самые темные глаза в мире. В них можно было посмотреть, только заставив ее постоять на месте хоть минуточку, но сэр Джон и без этого понял, почему все так восхищаются Матинной. Эта маленькая хитрюга научилась кокетничать, хотя для нее это было как изучение повадок какого-нибудь очередного животного, повадок, которые преобразовывались ею в танец.

Мужчины продолжили прогулку, а сэр Джон понял, что сделал для себя открытие: эта девочка, если повторить вслед за Монтегю (тот с самого начала восхищался ею), была, наверное, самой прекрасной дикаркой из всех существующих на свете. И дело тут даже не во внешности – ее красоту нельзя было сравнить с красотой нубийки или левантийки: нет, сэр Джон был очарован другим. Тем, как она улыбалась.

Он так и сказал об этом леди Джейн во время ужина. Он сказал, что находит прекрасным и удивительным этот контраст и одновременно гармоничное слияние дикой красоты и европейского платья эпохи Просвещения. Но на самом деле его обезоружило в Матинне совсем другое: эта вспышка, эта улыбка-оскал. Да, улыбка-оскал, кружение красного шелка, бездонные глаза и танцующие ноги. Он словно очнулся от долгого сна.

Наступил день открытия глиптотеки. Леди Джейн оглянулась на дикие горы с затерянными в тумане снежными вершинами, а потом снова повернулась к построенному из песчаника греческому храму, за которым простиралась живописная долина, окаймленная лесом. И вдруг ей подумалось, что, может быть, когда-то давно тут резвился молодой Зевс, превращаясь то в быка, то в дикого козла, то в лебедя – чтобы обольстить богиню или очередную земную женщину. В этот самый момент возле храма появился кенгуру. Когда, каждым прыжком рисуя в воздухе дугу, то взмывая вверх, то опускаясь на землю, кенгуру поравнялся с коринфскими колоннами, поддерживавшими фасад храма, леди Джейн рассмеялась: надо же, вот и нафантазировала.

Матинна заняла место рядом с леди Джейн и другими официальными лицами, но статус ее уже претерпевал изменения. Все меньше и меньше горожан воспринимали ее как приемную дочь Франклинов. Мысленно Матинну сравнивали с другими зверушками, обитавшими в губернаторском доме: поссумом-альбиносом, какаду или вомбатом.

Зато сэр Джон жадно искал общения с Матинной. Он просил ее петь песни на туземном языке, а потом, когда они подружились, она танцевала для него и танец кенгуру, и танец поссума, и танец ехидны. Но больше всего он полюбил танец черного лебедя, когда девочка, откидываясь назад, вонзала свое тело в воздух, точно кинжал, одновременно выбрасывая руки перед собой, а потом в стороны, словно расправляя крылья, будто вот-вот взлетит.

Все, кто хотел быть вхож в дом Франклинов, обязаны были признавать Матинну, изображать восхищение этой очаровательной чернокожей девочкой. Матинне это нравилось, и она требовала, чтобы дамы приседали перед ней в реверансе, а еще, если ее прихоти не исполнялись, Матинна научилась наказывать слуг, на которых прежде боялась даже поднять глаза.

Во время открытия «Анканте» (так была названа глиптотека) ручной какаду Матинны вспорхнул на плечо Монтегю, оставив жидкую белую кучку, которая растеклась по его черному пиджаку. Сэр Джон начал увещевать секретаря, что все это пустяки и вообще счастливая примета, а эта черная девчонка так заразительно и громко смеялась, что и другие не удержались.

Оскорбленный Монтегю шепнул жене, что маленькие леди так себя не ведут и вообще у девочки повадки дикого зверька. С этими словами он молча указал вниз: Матинна стояла босая, взъерошивая пальцами землю.

– Эти пальцы любят грязь – как личинки или червяки, – усмехнулся Монтегю.

Чем больше Матинна становилась не такой, какой ее хотела видеть леди Джейн, а просто собой, тем больше к ней тянулся сэр Джон. Он ласково прозвал ее «лесным чертиком» за ее необыкновенную живость и удивительную способность вдруг возникнуть ниоткуда и напугать человека. Но с леди Джейн происходило обратное: сначала ее забавляли подобные выходки Матинны, потом они стали вызывать у нее напряжение, а потом и вовсе раздражать. И впрямь – мало ли что подслушал или подсмотрел этот ребенок. И вообще – как она понимает жизнь вокруг себя, о чем думает эта улыбчивая темнокожая девочка-загадка?

Однажды было так. Леди Джейн вздрогнула и опустила голову: черные ручонки обхватили ее за пояс. Леди Джейн вырвалась и попыталась уйти. Но Матинна решила, что это игра: настигнув леди Джейн в прыжке и издав радостный вопль, она обвила руками ее лодыжки. И леди Джейн почувствовала этот запах – запах дикого животного, сулящий опасность. Она снова вырвалась, и тогда девочка вцепилась в пояс ее юбки.

– Матинна, ради бога. – Леди Джейн пыталась говорит спокойно, перехватив запястье девочки. – Пожалуйста, не делай так. Мне это неприятно.

Сэр Джон тоже утверждал, что ему неприятно. Но на самом деле он желал этих теплых прикосновений. Ему нравилось, как двигается Матинна – с такой грацией и стремительностью. Однажды он завороженно наблюдал, как девочка заманивает в ловушки чаек: город был портовый и над гаванью летало множество этих птиц. Для ловушек Матинна использовала самое нехитрое приспособление: она просто обвязывала ломтик хлеба краем длинной веревки, терпеливо прикрывала его кусочками коры и ветками, а сама пряталась, выжидая. И в нужный момент Матинна вылетала из своего укрытия как молния и хватала птицу. Он часами проводил время с Матинной, хотя иногда прибегал Монтегю и напоминал ему, что он опаздывает на нужную встречу. Но сэр Джон продолжал игру, пока ему самому однажды не удалось заманить чайку в такую же ловушку. Правда, он был так неуклюж, что птица успела выпорхнуть из его рук. Сэр Джон рванулся следом и под безудержный смех Матинны завалился на землю.