Маленькая птичка - Дениза Алистер

На другом конце холла появился Арчибальд, встревоженный криками, и, только взглянув на белое лицо Лоуренса, на котором застыло ужасное выражение, бросился к нему.

— Что случилось?

— Ты мне нужен, Арчи. Ты поедешь со мной? — Он повернулся и отправился вон из холла, продолжая говорить на ходу: — Они захватили ее, Арчи. Эта свинья захватила ее!

— Конечно, я еду с тобой! Но объясни же мне, Лоуренс, что произошло?

Лоуренс остановился у самой двери и повернулся к мужу своей сестры и своему другу. Арчибальд никогда не видел такой муки на его лице.

— Эти мерзавцы! Негодяи! Она, должно быть, пошла в мастерскую, Арчи. Это все из-за меня… Боже, ну и дурак же я! — Он смотрел на Арчибальда, сжав в отчаянии кулаки. — Она, наверное, зашла в тот самый момент, когда они забирали…

— Толланд!

— Да, думаю, он. Я уверен, что за всем этим стоит именно он! — Лоуренс прицепил шпагу, поданную ему Тимоти, знаком предложив Арчибальду сделать то же самое.

— Ты знаешь, где ее искать?

— Все, что я сейчас знаю, это то, что она в беде, и я верну ее! — В его голосе прозвучали ледяные, убийственные ноты.

Когда они садились на коней, Арчибальд подумал, что не хотел бы оказаться сейчас на месте их противников.

Оливия повернула голову, почувствовав что-то жесткое под своей щекой, и удивилась, почему это простыни такие грубые и противно пахнут. Надо спросить у слуг… Какие-то тени, словно в тумане, двигались вокруг нее, из тумана возникали лица и снова пропадали в темноте. Ее настойчиво потрясли за плечо. Господи, ну почему Лоуренс так груб с ней?

Она открыла глаза, что причинило ей страшную боль в висках. Оказалось, что ее тряс не Лоуренс, а Джордж — молодой подмастерье из их мастерской. Что он делает в ее комнате?

— Очнись, миледи! Ну, давай же, приходи в себя! — Он продолжал ее трясти, пока она окончательно не пришла в себя.

— Джордж?

— Ну! Это я. Не кричи только.

Она наконец смогла разглядеть темную, грязную комнатку, и тут к ней начала возвращаться память: мастерская… пустые полки… она пытается бороться… темнота… Что с ней было и… откуда этот отвратительный запах?

— Джордж? — только и смогла повторить она.

— Ну-ка, давай, сядь. — Он взял ее за плечи и прислонил к стене. Ее тошнило, и каждое движение отдавалось в голове страшной болью. Она хотела потереть виски в надежде, что это как-то успокоит боль, но обнаружила, что ее руки связаны за спиной. Джордж исчез из поля зрения, и она услышала его шаги по деревянной лестнице. Откуда-то снизу раздались голоса, потом снова шаги — на этот раз они приближались, и она услышала неприятный, пронзительный мужской голос.

— Ну, миледи! Вот так приятная неожиданность!

Со своего места на полу она увидела человека, одетого в серое платье, среди мятых складок которого проглядывала алая подкладка. Вновь пахнуло тяжелым запахом немытого тела, и она невольно отвернулась, но он, грубо схватив ее за подбородок, повернул ее лицо к себе. Она сморщилась от этого прикосновения, этого отвратительного вида и запаха. У него были бесцветные, выпученные глаза, чуть не выскакивавшие из-под опухших век, обрюзгшие щеки, влажный рот и короткий толстый нос. От такого зрелища ее чуть не вытошнило.

— Леди Оливия Миддлвей! Знаменитая красавица, о которой мне так много рассказывали! Ну-ка, ну-ка! Посмотрим, что ты за штучка, миледи. — Он визгливо рассмеялся, вялые, бесцветные складки кожи, находившиеся на месте губ, раздвинулись, обнажив желтые зубы.

Она попыталась отвернуться от него, стряхнуть его жирные пальцы со своего подбородка, но он крепко держал ее, причиняя боль и поворачивая ее лицо то в одну, то в другую сторону, чтобы получше разглядеть.

— Ну что же, теперь я это вижу своими глазами. Ну и навар же нам попался, а, парни?

Наконец он встал и повернулся к Джорджу, рядом с которым стоял еще один, не знакомый ей парень примерно того же возраста и сложения.

— И товар добыли, и миледи прихватили. Недурно! Очень недурно! Теперь им будет, о чем подумать. — Он захихикал. — Давайте-ка посмотрим, что вы принесли. Показывайте!

Они двигались по комнате, а у Оливии наконец-то начало проясняться в голове, хотя пульсирующая боль в висках и мешала ей сосредоточиться. Но она должна была заставить себя думать. Этот человек, несомненно, — мастер Толланд, которого они с Элизабет встретили в городе. На нем было то же облезлое платье. Однако он тогда, скорее всего, заметил только Элизабет: Оливия в тот момент стояла, окруженная группой горничных и слуг. Значит, он не знает, что Оливии известно, кто он. Может быть, это и поможет, подумала она.

Бледный рассвет уже начинался за окном, в которое вместо стекла была вставлена матовая серо-желтая пластинка из рога. В этом тусклом свете она смогла разглядеть комнату. Свет с открытой лестницы отбрасывал отблески на низкие деревянные стропила, едва не касавшиеся голов троих мужчин, которые склонились над тюками, сваленными на столе у окна. С одной стороны стола лежали рулоны материи, штук двадцать или около того, и переливающиеся мотки ниток. Но, к удивлению Оливии, они смотрели не на ткани. Их внимание поглощал большой полотняный тюк, который Джордж положил на стол и не торопясь, развернул перед ними.

— Я не принес епитрахиль, — говорил Джордж. — Если бы вы подождали денька два, как я вам говорил, то ее бы успели доделать…

— Я сказал, что мне все нужно сегодня! — рявкнул Толланд. — Мы специально ждали этого праздника, чтобы вокруг были толпы народа, и на нас никто бы не обратил внимания. И ты это знаешь!

— Да, конечно, — продолжал Джордж, — и я думал, что, может, она тоже к этому приложит руку, но она почему-то не захотела…

— Ты что, хочешь сказать, что она тоже это умеет? — спросил мастер Толланд, поворачиваясь к Оливии, и та быстро прикрыла глаза.

— Ну, она ведь не только его жена. Она еще и одна из его золотошвей. Ему и мастеру Хортфорду нужно было, чтобы она на них работала.

Значит, даже молокосос Джордж успел понять, что к чему. Теперь к боли в висках прибавилась еще и душевная боль, но тут она увидела то, что заставило ее забыть о своих переживаниях и широко раскрыть глаза от ужаса. В руках Толланда была митра, расшитые детали которой Анет только что кончила сшивать. Яркие краски митры сверкали даже при скудном освещении комнаты. Оливия охнула.

— Вы не смеете это брать! — воскликнула она, и боль вновь прожгла ее виски, однако никто из троих мужчин не обратил на ее слова ни малейшего внимания.

Они продолжали разворачивать другие предметы из того же набора епископского облачения — манипул и большую парадную ризу. Оливия была в ужасе, но Толланд захихикал от радости, а его маленькие жирные ручки крутили и мяли драгоценные вещи.

— Это, конечно, неполный набор, но и за это мы сможем выручить большие деньги!