Идущие в ночь - Владимир Васильев

Значит, под лучами Меара эту одежду носил не колдун, а кто-то другой. Кто-то, кому в четтанский день одежда не нужна.

— Оборотень!

Слово само сорвалось у меня с губ. Вулх приподнял голову и внимательно заглянул мне в лицо. Я убрала ладонь с его шеи — мне вдруг стало неловко. Одно дело гладить по жёсткой шерсти ручного зверя, и совсем другое — зверя, внутри которого прячется человек. Собрат по нелюдской, поганой, отравленной крови. Оборотень. Мадхет. Анхайр. Как ни назови, а суть одна: гнусное чудовище, которому нет места среди людей.

Но ведь оборотней, которые становятся зверьми с приходом Четтана, не бывает!

— Вулх, — шёпотом сказала я. — Как же так?

Серый зверь склонил тяжёлую голову, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя. Я пошевелила веткой тлеющие угли — остаток костра.

Не бывает? Так ведь ручных вулхов тоже не бывает — а я поверила. Чему поверила? Собственным глазам. Вижу: вулх. На коня не бросается, меня слушает… Значит, и впрямь ручной. Но что, если я приняла одну очевидность за другую? Человека в зверином облике — за зверя, обученного человеком. Как же их различить? Как правильно истолковать то, что я вижу? Эх, где бы взять однозначное доказательство…

Я с такой силой ткнула веткой в потухший костёр, что ветка сломалась, а меня обдало взметнувшимся пеплом. Есть! Есть у меня доказательство, которое не оставит сомнений!

Облачко едкого пепла окутало морду вулха. Вулх чихнул, сердито затряс головой и вскочил на все четыре лапы. Морда его оказалась чуть выше моего лица. И оттуда, свысока, зверь глянул на меня с лёгкой укоризной — смотри, мол, куда палкой тыкаешь. Ты-то прямо сейчас человек, вот и изволь заботиться об окружающем зверье.

— Извини, серый, — смиренно сказала я. — А позволь мне на твою лапу взглянуть, а? Вот на эту, правую переднюю.

Вулх не возражал. Я раздвинула кончиками пальцев густую шерсть — в том самом месте, где позавчера меч лесного разбойника оставил заметный след.

Сегодня там была совершенно целая и здоровая кожа. Я выдохнула сквозь стиснутые зубы и на всякий случай решила осмотреть левую лапу тоже.

Тёмное небо! Лучше бы я этого не делала. Левое предплечье вулха украшала длинная царапина. Вернее даже сказать — след от уже затянувшейся царапины. Но я хорошо помнила, что разбойник ранил вулха в правую лапу. Или всё-таки в левую? И рана была гораздо серьёзнее. Или это мне показалось?

— Спасибо, — мрачно сказала я вулху. — Можешь проваливать. Пока не станешь человеком, не возвращайся.

Кажется, мой зверь оценил шутку. Во всяком случае, прежде чем нырнуть в кусты, он обернулся, и выражение его морды было трудноописуемым.

Зажившая царапина на его лапе могла принадлежать обычному зверю, легко раненому двое суток назад. Но могла быть и следом от раны, нанесённой оборотню вчера, синим утром…

Джерх бы побрал все эти головоломки! Доказательство, на которое я так надеялась, тоже можно было истолковать двояко. Вот если бы я вспомнила о ране вулха на восходе Четтана вчера, а не сегодня… Но вчера на восходе мне было некогда, а потом я слишком быстро оказалась в мешке.

В общем, как бы то ни было, полностью отделаться от сомнений мне не удалось. Я задумчиво оглядела скрывшие вулха кусты. Позавтракать надо бы, вот что. Уж не знаю, чем питалась Карса, но мне вчера ничего съедобного не досталось. Почему-то жители лесного города так и не предложили мне еды — если не считать куска тухлого мяса, которым меня грозил попотчевать косомордый стражник.

Если походный двумех оказался при мне, то, может, и содержимое его никто не тронул? Неплохо было бы всё-таки позавтракать древесной дыней не вчера, так сегодня. Не верю, конечно, что плоды в сумке, и всё же — чем джерх не шутит?..

Но эта моя надежда тоже оказалась обманутой. Плодами многодрева в двумехе даже и не пахло. Кто-то сожрал их без меня.

Тьма ему в брюхо!

Пришлось скромно перекусить тем, что я захватила в дорогу из Айетота. Вяленым мясом, сыром, сушёными фруктами и орехами. В мехе для воды обнаружилась свежая и вкусная вода, за которую я мысленно сказала «спасибо»… не знаю кому. То ли своему спутнику-оборотню, то ли прячущемуся колдуну, то ли неведомой магической силе.

Проснувшийся Ветер ткнулся мордой мне в ухо и получил свою долю сладких фруктов. Я осмотрелась, и вскоре нашла то, что искала. В небольшой ложбинке между двумя кочками собралась лужица желтоватой, но пригодной для питья воды. Я выкопала во влажной земле ямку побольше, и подземный родничок быстро заполнил её. Умный конь терпеливо дождался, пока я наберу воды в запасной мех и подставлю мех под его лошадиную морду.

Пил Ветер с удовольствием, шумно фыркая и кося на меня большим карим глазом. Словно проверял, на месте ли я.

Да куда ж я денусь, красавец? У меня с чародеем договор. И договор из тех, какие не нарушают. Старик обещал заплатить мне самой дорогой монетой. Неразменной монетой моей собственной памяти. Знаешь ли ты цену воспоминаниям, мой непростой конь? Ведь в какой-то мере наша память — это и есть мы. День, о котором ничего не помнишь — словно бы и не прожитый день…

Кстати, наше соглашение с чародеем недвусмысленно подразумевало, что весь красный день с утра до вечера я нахожусь в пути. Тороплюсь в Каменный лес, а вовсе не рассиживаюсь у потухшего костра, размышляя о странностях. Не велено мне было размышлять. Впрочем, и не воспрещалось, насколько я помню — лишь бы не мешало продвигаться вперёд.

Я похлопала Ветра по холке, вытряхнула из мешка последние капли воды и свернула его. Так что же — в путь? Конь, словно почуял мои мысли, встрепенулся и одобрительно заржал. Правильно, мол. Отдохнули — и вперёд!

На звонкое ржание из кустов появился вулх с вопросительной мордой.

Я упрямо помотала головой.

— Хрен вам! — сердито сказала я и опустилась на прежнее место у погасшего костра. — Сказала же: не уйду, пока не разберусь!

Вторая по старшинству странность моего путешествия поддавалась определению куда хуже первой. Умом я её вообще не понимала, а только отмечала каким-то непонятным чутьём.

Чутьё настойчиво говорило мне, что всё происходящее со мной имеет не тот смысл, который видится на первый взгляд. То есть даже не так. Я чувствовала, что неведомый мне смысл кроется в тех вещах, которые обычно не имеют особого значения.

Я не просто шла или ехала верхом, сражалась с разбойниками или переправлялась через реку. Я как будто… вот оно!.. как будто выполняла неизвестные мне, но строго заданные условия. И то, зачерпнула ли я воды из незнакомой реки, в этом странном раскладе имело большее значение, чем смерть Цуки.

И вот поэтому я не спешила сниматься со стоянки. Во мне всё сильнее крепла уверенность, что важно не только то, куда я дальше направлюсь — важно и то, как именно я это сделаю. Тем более, что я по-прежнему знала лишь общее направление к У-Наринне.