Одна в пустой комнате - Александр Барр

На все у меня есть не больше пяти минут.

Затем выйти в образе охранника, и электрошоком обезвредить второго конвоира. По указателям идти к выходу.

У дверей ждет последний контроль. Желательно молчать. Сослаться на плохое самочувствие, демонстративно покашлять.

Покинуть здание.

Скорее всего, скроюсь. Скорее всего, спасу девочку.

А еще, скорее всего, я не все учел. Вероятно, план дырявый.

Охрана серьезная. Они боятся оставлять меня одного. Они боятся оставаться со мной наедине. Выпусти меня, и на самом деле с большой вероятностью сбегу. Если даже в туалет по двое водят.

Боятся…

– Мне нужно в туалет, – говорю и начинаю вставать.

Федор Петрович дает знак, и ко мне подходят двое.

Сейчас. Началось.

Меня ведут, а я прокручиваю порядок действий. В конце, на выходе, не забыть покашлять. На все у меня будет не больше пяти минут.

– Стоп. – Оборачиваюсь и смотрю на доктора. – Я знаю, как поступить, – говорю и улыбаюсь.

Впервые присутствующие видят мою неподдельную улыбку.

Федор Петрович ждет, что я предложу. Зрители замирают, прекращают шептаться. А я иду на место и двигаю бровями.

Я им докажу. Лучше один раз увидеть. Сажусь за стол и разминаю губы. Морщу лоб, массирую вески. Так они убедятся, что я на их стороне. Поймут меня. Покажу, на что способен, и они поверят мне. Я закрываю ладонями лицо, грею кожу, растираю.

Так я покажу, что не врал им. Что все это время говорил правду.

Убираю руки от головы и выпрямляю спину.

– Простое решение – татуировка! – говорит мой голос из лица Федора Петровича.

Напротив психиатра сидит точно такой же человек. Даже не близнец, полный клон. Те же брови, те же скулы. Только одежда отличается. Два врача сидят и смотрят друг на друга, словно перед зеркалом.

Федор Петрович роняет ручку на пол. Зрители, покажи я им такой фокус при других обстоятельствах, например, в цирке, аплодировали бы стоя, но сейчас ах ужаса проносится по помещению.

– Татуировка. Чем не выход?

– К-к-как?

– Ну. Чернила под кожу. Я не разбираюсь в тонкостях. Пригласить специалиста, он знает как.

– Как такое возможно? – Федор Петрович трогает себя за лицо.

Я расслабляю мышцы. Лицо возвращается к привычному виду. Хватит издеваться над побледневшим врачом.

Федор Петрович пьет из моего стакана. Он теперь не отрываясь смотрит на меня. Он изучает мое лицо.

– Видите? Чистая правда. И я бы мог удрать отсюда и самостоятельно попытаться найти девочку. На это мне потребовалось бы около пяти минут. Но мой побег отвлек бы полицию от поисков Риты. Понимаете меня? Поэтому я все еще здесь.

На самом деле не поэтому.

Во-первых, я не уверен, что смог бы удрать. А во‐вторых, я знаю, что один не справлюсь. Знаю и то, что они без меня тоже не справятся. Единственный выход – совместная работа. И сейчас они мне все верят. Наконец-то верят.

– Откуда нам знать, что Аркадий, это ты? – справившись с шоком, говорит доктор. – То есть как нам знать, что ты настоящий?

Он все еще трогает себя за лицо. Его руки трясутся.

Моя демонстрация повлияла иначе, чем я рассчитывал.

Теперь возле меня стоят четверо охранников. Мой жест расценили, как еще большую опасность, как угрозу. Я не только не завоевал доверие, я лишь усугубил положение.

Доктор теперь считает, что я мог убить человека, скопировать его внешность и жить дальше, выдавая себя за другого.

Мысль здравая. На его месте я тоже, наверное, так подумал бы. Но я проклятый Аркадий.

– Я Аркадий. У вас мои документы, – говорю и сам понимаю, как не убедительно звучит. – Хотел бы я быть не Аркадием. Быть успешным и богатым. Не работать на проклятой стройке полжизни. Не сидеть здесь, подозреваемым в убийствах, обманутый и брошенный единственной женщиной, которую любил.

Я запинаюсь. Я только что признался, что люблю Риту? Не им признался, себе. Выходит, я люблю кровожадного маньяка?

Как же болит голова.

Федор Петрович делает записи. Он совсем меня не слушает. Он хочет поскорее забыть все фокусы, хочет переключиться после моей яркой демонстрации, хочет продолжить свой обычный допрос.

– И я не могу держать маску долго, – говорю, как бы вдогонку.

Доктор игнорирует мои слова. Делает вид, что ничего не произошло.

– Так что насчет тату? – Федор Петрович говорит медленно, старается вернуть самообладание.

– Я понимаю, вы боитесь, что я сбегу. И поэтому я согласен. Клеймите. Поставьте на мне метку. Прямо на лице. – Я убираю волосы со лба. – Тогда мы сможем отправиться на поиски, и вы не будете бояться, что я обману и незаметно удеру.

Федор Петрович мотает головой. Он растерян и напуган. Он знает, что нельзя соглашаться на мое предложение, а также он знает, что каждая минута промедления может стоить жизни девочки.

– Думаю, мы вполне можем посетить места преступлений.

– Если татуировку долго делать, можем порезать. Шрам на лице тоже ничем не скроешь. – Я провожу ногтем по щеке.

– Исключено. Есть гораздо более цивилизованные средства. – Он встает из-за стола и выходит за дверь.

⁂

Я сижу за столом.

Федор Петрович сказал, что он знает, как меня вывезти на место преступления, и куда-то вышел.

Аркадий разглядывает свой ноготь. А я жду и стараюсь не слушать, о чем говорят присутствующие.

Затем слышатся громкие споры за дверью, и доктор возвращается.

Он энергично захлопывает дверь. И по его виду я могу судить, что у доктора все получилось.

На меня надевают кандалы, пристегивают руки и ноги. Проверяют замки. Доктор протягивает капсулу, говорит, чтобы я проглотил. Говорит, это gps маячок.

Я глотаю.

– И еще вот это. – Врач достает шприц и предлагает закатать рукав.

– Транквилизаторы?

– Нет. Тоже маячок. На случай если один откажет.

Угу. Или на случай, если первый я не проглотил.

– Делайте, что считаете нужным, – говорю я, закатываю рукав и выставляю руку.

Меня везут через весь город. В кандалах, под присмотром четверых вооруженных полицейских.

На них черные маски. Маски, наверное, дополнительная предосторожность. Они нужны, чтобы я не смог скопировать их внешность, а может, им просто так положено. Не знаю наверняка. Сомневаюсь. Зато они ни секунды не сомневаются, что я задумал неладное.

Никто из них не верит, что я хочу помочь. Им кажется, что я хитростью выклянчил прогулку, чтобы если не бежать, так хотя бы насладиться свежим воздухом.