Рабыня Гора - Джон Норман

У меня вырвался радостный возглас. Этта сделала знак: «Молчи!» Несколько минут я сопротивлялась мужчине! Боролась с собой! Какая же я глупая! Какого наслаждения себя лишила! Оказаться бы сейчас рядом с хозяином! Одно его прикосновение — и я бросилась бы ласкать, целовать его, таяла бы в его руках! Какое безмерное, нескончаемое блаженство испытал бы он, а я, рабыня, закричала бы от наслаждения, ощутив, какое счастье — быть женщиной!

— Развяжи меня, Этта, — взмолилась я, — развяжи меня!

Она не понимала.

Я повернулась к ней спиной, жалобно протянула связанные руки:

— Развяжи меня!

Этта мягко покачала головой. Меня связал хозяин. Я должна оставаться связанной.

В отчаянии я тряхнула головой.

Хотелось ползком ползти к мужчинам, кричать им: «Я поняла!», умолять их, чтобы овладели мною, позволили доставить им наслаждение.

Хотелось утолять их желания, быть им рабыней, чувствовать себя их собственностью. Глаза мои горели сладострастием, я изнемогала от вожделения. В ногах бы валялась у мужчины, лишь бы позволил служить ему.

Я и не представляла, что бывают такие чувства. Я не просто мечтала смиренно принести им в дар свое тело, чтобы схватили, стиснули, покорили. Нет, мною овладела безумная жажда отдаться мужчине и любить, любить, любить его. Хотелось отдать себя до конца, ничего не прося взамен. Нет, мне ничего не надо. Впервые в жизни я, ликуя, ощутила в себе женщину, рабыню. Впервые в жизни хотелось отдавать. Беззаветно отдать все, принести себя в дар, чтоб знали: я принадлежу им, люблю их, все для них сделаю и ничего не попрошу. Хотелось все отдать, стать ничем.

Хотелось быть их рабыней. Самозабвенный экстаз рабыни охватил меня. Пресмыкаться перед ними, чтобы знали: я поняла! Я принадлежу им! Закричать бы, заплакать, пасть перед ними на колени, упоенно целовать, ласкать языком, губами!

— Развяжи меня, Этта, — рыдала я.

Она покачала головой.

Ну конечно, я могла бы и лучше, гораздо лучше ласкать того, кого повелел ласкать хозяин.

Я взглянула на Этту, на спящих мужчин, снова на Этту.

— Научи меня, Этта, — горячо зашептала я, — научи меня завтра, как их ласкать. Научи меня ласкать мужчин.

Слов Этта не поняла, но в моих глазах, в каждом движении сквозило такое вожделение, что не распознать его она не могла. Улыбнулась, кивнула. О, конечно, она видела, что творится со мною. Этта поможет мне, я знаю. Я — рабыня. Она поможет мне стать хорошей рабыней. Скоро я научусь говорить, смогу объяснить ей все, и она научит меня, как доставить мужчине наслаждение. Научит всему, что умеет сама. Я поцеловала ее.

Но эти веревки!

— Развяжи меня, Этта, — снова и снова просила я. А она все улыбалась и качала головой.

Извиваясь, пыталась я выпутаться. Теперь я знаю, почему меня связали. Чтобы не вздумала прокрасться к мужчинам.

Их сон тревожить нельзя.

Не пускают проклятые веревки! Я вскрикнула от злости и отчаяния. Этта знаком велела мне молчать, чтоб не будила мужчин.

Взяв за плечи, она легонько толкнула меня на спину. Тонкая попона сбилась на бедра.

Прежде чем улечься на землю, я взглянула на нее и сказала:

— Ла кейджера.

— Ту кейджера, — кивнув, отвечала Этта. — Ла кейджера, — добавила она, указывая на себя. И потом, улыбнувшись, снова: — Ту кейджера.

Она уложила меня на правый бок, укрыла попоной.

В лунном свете блеснул стальной ошейник. Я завидовала. И я хочу такой. На нем — надпись. Имя хозяина. Я тоже хотела носить ошейник с именем хозяина.

Этта поцеловала меня, поднялась на ноги и ушла.

Я лежала на земле, нагая, связанная, укрытая попоной. Перевернулась на спину. Пошевелилась, пытаясь примоститься поудобнее. Особенно ерзать не стоит — попона упадет. Как я ее потом натяну? Надо мной — ночное небо. Звезды. Три луны. Вон там — скала. Наверху — дозорный. Стараясь не сбросить попону, я перекатилась на правый бок. Вот она, рядом, колючая изгородь. Чуть подвинувшись, я увидела завернувшихся в меха спящих мужчин, поодаль — шатры.

Снова глянула в небо. Как странно — три луны! Плывут в вышине, сверкающие, прекрасные.

Джуди Торнтон — или та, что была ею прежде, в том далеком, таком ненастоящем мире, — запрокинув голову, смотрела на три луны.

Прелестная рабыня, облаченная в та-тиру, — та, что глянула на меня сегодня из зеркала, разве это Джуди Торнтон? Да ничего подобного.

Та девушка упивалась своей неволей.

И я заснула под открытым небом в лагере дикарей. Звезды дрожали над головой. В темных небесах мерцали три луны. Заснула, едва прикрытая попоной, голая, связанная по рукам и ногам рабыня с клеймом на теле.

И вовсе не чувствовала себя несчастной.

И засыпая, прошептала: «Ла кейджера». Я — рабыня.

— Твой долг? — спросил хозяин.

— Абсолютное повиновение, — ответила я по-гориански.

Он поднес к моим губам плетку. Я поцеловала ее и повторила:

— Абсолютное повиновение.

Этта, стоя позади, заколола на моих волосах первое из пяти покрывал — из белоснежного шелка, легкое, мерцающее, почти прозрачное. Потом одно за другим надела покрывало свободной женщины, покрывало гордости, домашнее и уличное. Каждое следующее — плотнее предыдущего, не такое прозрачное. Уличное, которое носят на людях, оказалось самым громоздким, довольно тяжелым и совершенно непрозрачным. Сквозь него не разглядеть даже очертаний носа и щек. Домашнее покрывало надевают, когда в доме присутствуют посторонние, когда принимают гостей. Горианские женщины носят покрывала в самых разных сочетаниях — в зависимости от собственного вкуса и общественного положения. У простолюдинок нередко на все случаи жизни всего одно покрывало. Но и женщины высших каст не всегда облачаются во множество покрывал. Часто надевают легкое — или нижнее, сверху покрывая его домашним или уличным. Богатые, родовитые дамы могут, разрядившись в пух и прах, надеть сразу покрывал девять-десять. В некоторых городах свободные мужчины и женщины соблюдают церемонию ухаживания, при которой нареченная сначала облачена в восемь покрывал, которые по ходу ритуала одно за другим снимаются. Последнее покрывало и платье мужчина, конечно, снимает с суженой наедине, а потом, взявшись за руки, молодые пьют вино, после чего наступает заключительная часть церемонии. Подобные обычаи, однако, разнятся от города к городу. Есть города, где последнее покрывало — но не платье, конечно — снимают с девушки еще на людях, чтобы приятели счастливца могли оценить красоту его избранницы, порадоваться за собрата, поздравить его. Кстати сказать, ношение покрывал для свободных женщин вовсе не обязательно. Тут все зависит от скромности и от сложившихся устоев. Девушки из простонародья до обручения часто вообще не носят покрывал. Да и зрелые свободные женщины, бывает, пренебрегают этим обычаем. В городах Гора законом это не запрещено, хотя кое-где считается вызывающим и предосудительным. Рабыни могут носить или не носить покрывало — здесь все зависит от хозяина. Чаще всего скрывать свое тело под покрывалом им не позволяют. Вообще-то, как правило, им не только отказывают в праве носить покрывало, их облачают в короткий умопомрачительный наряд, не разрешая даже завязать волосы. На улицах города такие девушки с распущенными волосами, излучающие здоровье и радость, девушки, чьи восхитительные тела едва прикрыты коротенькими платьицами, — отрада для мужского глаза. Правда ли, например, что рабыни Ара красивее, скажем, невольниц Ко-ро-ба или Тарны? Мужчины — вот животные! — с жаром обсуждают такие вопросы. В некоторых городах и племенах, кстати сказать, — хотя встречается такое и нечасто — покрывала, даже в среде свободных женщин, для практических целей почти не используются. На Горе множество городов, и каждый — особый. У каждого города своя история, свой уклад, свои традиции. Но в целом обычаи Гора предписывают свободным женщинам носить покрывала. Вот на мне уже четыре или пять покрывал, Этта прилаживает домашнее. Хоть сама она и носит только ужасающе короткую та-тиру, покрывала прикалывает удивительно ловко. Это теперь она полуголая соблазнительная невольница, а когда-то была свободной женщиной. Нарядила она меня на славу.