Книга Джо - Джонатан Троппер

Всегда лучше, чтобы пластырь наклеивал кто-то другой. Когда сам отклеиваешь эту белую полосочку, то испытываешь безмерную жалость к самому себе, это действие как будто лишний раз подчеркивает, что в целом мире не нашлось никого, кто бы сделал это для тебя! Я со вздохом склоняюсь к зеркалу, чтобы приклеить пластырь на висок, и обращаю внимание на какое-то отражение. В самом углу зеркала видна дверь в спальню отца, прикрытая наполовину, и с обратной стороны на ней висит плакат в раме. Я оборачиваюсь и, к своему огромному изумлению, вижу, что не ошибся: это прошлогодняя афиша, выпущенная по случаю шумного выхода фильма по «Буш-Фолс». Выглядит она так: на заднем плане изображен бассейн, он обрамлен голыми, широко расставленными ногами и обтянутыми бикини ягодицами — женщина стоит к нам спиной. Между ног у нее виднеется стоящий по пояс в воде Леонардо Ди Каприо, который с дурацким, преувеличенным восхищением глазеет на верхнюю часть ее тела, невидимую зрителю. Под фотографией крупным белым шрифтом написано «Буш-Фолс», а ниже — идиотский рекламный лозунг: «Такое жаркое лето». У Оуэна при виде этого плаката случился приступ смеха минут на десять.

— Господи помилуй! — выдохнул он наконец с сильным южным акцентом, который он всегда изображает в таких случаях. — Какая прелесть!

— Это же пошлость! — возмутился я, задетый его снисходительным тоном.

— Восхитительная пошлость! — воскликнул Оуэн и снова покатился со смеху. Мне было совсем не до смеха, я пытался представить, что подумает Люси Хабер, когда увидит этот плакат.

И вот вам, пожалуйста: он совершенно необъяснимым образом висит на двери отцовской спальни. Я пристально смотрю на него, пытаясь какими-нибудь аналитическими методами определить смысл того, что он здесь. По какой причине отец мог бы повесить у себя афишу к фильму собственного сына? Я вижу единственный возможный ответ, и он ошарашивает: гордость. Отец мной гордился. Город стоял на ушах после выхода книги, местные газеты пестрели гневными передовицами и письмами открещивающихся читателей. Через два года, когда вышел фильм, десятки новостных и развлекательных изданий снова подняли бучу, и журналисты толпами повалили в городок — писать о нем заметки и интервьюировать тех, с кого были написаны герои фильма. С кем бы ни говорили репортеры — все поливали меня грязью. Шериф Мьюзер даже попытался инициировать коллективный иск против меня. И вот во время всей этой вакханалии мой отец, с которым я практически ни разу не разговаривал за десять лет, взял эту киноафишу, вставил в рамку и повесил у себя в спальне, чтобы видеть ее каждый вечер перед отходом ко сну.

С растущим подозрением я бегу вниз, в отцовский кабинет. И там, рядом со шкафом со спортивными призами и баскетбольными наградами в рамах, полученными отцом и Брэдом, стоит стеллаж из «Икеа», в котором я обнаруживаю пятнадцать экземпляров «Буш-Фолс» в твердом переплете и еще штук двадцать в мягкой обложке, с той же афишей спереди. На шкафу лежит большая плоская книга — оказывается, это альбом для самодельных архивов, такие можно купить в канцтоварах. Я дрожащими руками раскрываю его, и переплет издает громкий треск. Аккуратно наклеенные по центру каждой страницы, под защитной пленкой красуются всевозможные обзоры «Буш-Фолс»: тут и «Нью-Йорк таймс», и «Энтертейнтмент уикли», и «Минитмен» и прочие местные издания. В верхнем левом уголке одного из обзоров виднеется небольшой штамп «ВМТ медиауслуги». Он нанял специальное агентство, чтобы отслеживать публикации обо мне. У меня подкашиваются ноги, и я опускаюсь на кушетку у стены, не выпуская из рук альбома. Кушетка пахнет отцовским табаком и лосьоном после бритья. «Что за черт!» — громко говорю я, а по щеке у меня скатывается слеза и капает на обложку из кожзаменителя. За ней стекает вторая и третья. Я смотрю на три мокрых пятна на обложке, пытаясь понять, что все это значит. Но прежде чем я что-либо понимаю, меня целлофановой пленкой окутывает сон, и последнее, что я слышу, — это глухой звук падения альбома на пол.

Первая летящая книга появляется на следующий день в восемь утра. Летящую книгу не так просто узнать по звуку. Легкий, дребезжащий шелест проносящихся по воздуху страниц, а затем — глухой удар книги о стекло панорамного окна в гостиной перед приземлением на лужайке. Я скатываюсь с кушетки в кабинете отца, меня подташнивает и шатает, я мутным взором выглядываю в окно, ожидая увидеть на лужайке очередную разбившуюся птицу. Вместо этого меня встречает мое собственное лицо, горделиво улыбающееся с суперобложки «Буш-Фолс». Раскрытая книжка валяется обложкой вверх, верхняя часть корешка оторвана в результате столкновения со стеклом. Улица перед домом совершенно пуста.

За спиной я слышу ровное дыхание, оборачиваюсь и обнаруживаю на диване Джареда — он спит в гостиной, одетый в джинсы и черную футболку с надписью Bowling for Soup. Не помню, чтобы я видел его тут вчера, но поручиться не могу.

— Привет, Джаред, — бормочу я. Наверху четыре полноценные кровати, но мы оба спали на диванах.

— Привет, — отвечает он, не открывая глаз.

— В школу опоздаешь.

Он открывает один глаз:

— Тогда, наверное, и ходить незачем? — На этом месте глаз снова закрывается.

Не собираюсь спорить. Поднимаясь наверх, чтобы принять душ, ненадолго задерживаюсь, чтобы сбросить шорты и пару раз безуспешно попытаться вызвать рвоту над унитазом. Лучи света как иглы вонзаются в глаза, поэтому я моюсь в темноте, облокотившись о холодный кафель, чтобы проснуться. Горячая вода обрушивается мне на голову, облегчая боль, бурными потоками стекает по лицу и плечам. Я думаю обо всем сразу: об Уэйне, об отце, о найденном вчера альбоме. Невозможно поверить, что до вчерашнего дня все они и Буш-Фолс вместе с ними были такой давней частью моей жизни, скорее, далекими воспоминаниями. А теперь они грозят поглотить меня, и выстроенный за семнадцать лет защитный барьер растворяется в воздухе как мираж.

Я захожу в свою спальню, чувствуя себя бесконечно старым, меня мучает похмелье, с меня капает вода, а на постели у меня сидит Джаред и стрижет ногти на ногах.

— Ты погляди на себя, — говорит он с улыбкой, разглядывая мое разбитое лицо и синяки на ребрах.

— Сам погляди, у меня сил нет.

— Знаешь, — продолжает он хладнокровно, — статистика доказывает, что если отбивать хотя бы некоторые удары в драке, то результаты бывают более благоприятными.

— Приму к сведению.

Снизу раздается новый удар, мы вместе высовываемся из окна и видим исчезающий за углом зеленый микроавтобус. На лужайке теперь валяется второй экземпляр «Буш-Фолс», неподалеку от первого.

— Что там такое? — спрашивает Джаред, нисколько не обеспокоившись, лишь с некоторой долей любопытства, и снова принимается за стрижку ногтей.

Звонит мой мобильник, Джаред поднимает его с тумбочки и кидает мне. Это Оуэн, интересуется, как у меня дела. Я отчитываюсь о состоянии отца, и он хмыкает и поддакивает в нужных местах.

— А в остальном как? — спрашивает он с нажимом. — Ну, в смысле, как твое возвращение в Буш-Фолс?