Германская история - Александр Патрушев

Но иллюзии развеялись, когда 7 мая 1919 г. победители объявили о своих условиях. Немцы были готовы к худшему, но такого не ожидал никто. Требуемые территориальные уступки превышали самые пессимистические ожидания. Установленный верхний предел численности немецкой армии в 100 тыс. солдат и офицеров делал ее пригодной только для полицейских акций, но не для обороны страны. Экономические и финансовые требования еще не были определены, но теперь не оставалось сомнений в том, что они будут крайне тяжелыми. Позднее Уинстон Черчилль едко заметит, что «экономические статьи договора были злобны и глупы до такой степени, что становились явно бессмысленными». Их направленность выразил французский президент Раймон Пуанкаре, пообещавший своему народу, что «боши заплатят за все».

Немецкая сторона сразу отвергла эти условия. Шейдеман официально отказался подписывать такой договор и подал в отставку. Но союзники настаивали на своих требованиях. Под давлением продолжающейся морской блокады страны и угрозы Запада возобновить военные действия, если Германия безоговорочно не примет выдвигаемых условий, большинство членов Национального собрания в конце концов согласились на его подписание.

28 июня 1919 г. в Версале появились два немецких уполномоченных представителя — министр иностранных дел Герман Мюллер (СДПГ) и министр почты Иоганнес Бёлль (Центр). Церемония подписания мирного договора, этого тяжелейшего для немцев последствия проигранной войны, проходила в том самом Зеркальном зале, где почти полвеком ранее была торжественно провозглашена Германская империя. Как тогда, так и теперь церемония стала символом триумфа победителя над униженным побежденным, который должен был не только платить, но и пресмыкаться. Крупный немецкий ученый Эрнст Трёльч обоснованно писал, что «Версальский договор — это воплощение садистски-ядовитой ненависти французов, фарисейски-капиталистического духа англичан и глубокого равнодушия американцев».

Но при всей их тяжести не экономические статьи договора повлияли на дальнейшую судьбу Веймарской республики, а то, что среди немцев возобладали чувства унижения и бессилия перед несправедливым для них актом, которые стали питательной почвой для подъема реваншизма и национализма. Еще в Версале британский премьер Дэвид Ллойд Джордж пророчески заметил, что «главная опасность состоит в том, что мы толкаем народные массы в объятия экстремистов».

По поводу будущего развития Германии существовали различные мнения. Франция, прежде всего ее генералитет, требовала раздробить рейх на отдельные мелкие государства. США склонялись к тому, чтобы без всяких оговорок принять демократическую Веймарскую республику в круг западных стран. Одна ко был избран разрушительный третий путь. По Версальскому мирному договору, Германия оставалась единым государством, но в военном отношении — беззащитным, экономически — разоренным, политически — униженным. Такой договор нельзя считать продуманным и дальновидным: для того чтобы уничтожить Германию, он был слишком мягким, для того чтобы просто наказать ее — чересчур унизительным.

Сточки зрения немцев, «диктат Версаля» был инструментом западного террора. Население восприняло демократию как чужеземный порядок, навязанный победителями. Роковым стало то, что борьба против Версаля означала и борьбу против демократии. Политические деятели, которые призывали к сдержанности и компромиссу с Западом, немедленно объявлялись политическими капитулянтами, а то и предателями. Все это и стало той почвой, на которой в итоге вырос тоталитарный и зловещий режим Гитлера.

Во второй половине 1919 г. казалось, что республика укрепила свое положение. С принятием 14 августа Веймарской конституции практически закончился революционный период, если не считать отдельных выступлений весной 1920 г. Но республике угрожала теперь опасность не слева, а справа. Бремя Версаля, нерешенные экономические проблемы, удручающе безрадостная повседневность вели к изменениям в настроении людей, которые все внимательнее прислушивались к агитации националистов и монархистов. Запрет военизированных формирований, которого требовали союзники, коснулся прежде всего фрайкоровцев, которые упорно сражались в Силезии и Прибалтике против Польши и России, а теперь считали, что республиканское правительство, и без того ими презираемое, просто предало их. 13 марта 1920 г. соединения фрайкора под командованием генерала Вальтера Лютвица вошли в Берлин. Ударной силой путчистов была морская бригада капитана Германа Эрхарда, на касках солдат которой красовалась свастика. Было создано новое правительство во главе с крупным восточно-прусским аграрием Вольфгангом Каппом. Законное правительство канцлера Густава Бауэра бежало в Штутгарт, откуда вместе с профсоюзами призвало к всеобщей забастовке, которая настолько парализовала всю жизнь Германии, что через пять дней путчисты сдались, тем более что их не поддержало ни командование рейхсвера, ни чиновничий аппарат.

Казалось, что перед республикой открываются прекрасные перспективы на консолидацию. Но выборы в рейхстаг 6 июня 1920 г. стали для нее катастрофой. Республиканская коалиция потеряла две трети мест в парламенте, получив теперь только 43 % мандатов. После этого демократическим партиям ни разу не удавалось завоевать большинство мест в рейхстаге. У них оставалось две возможности: либо идти на коалицию с антиреспубликанскими партиями, либо создавать кабинеты парламентского меньшинства, которые могли быть свергнуты в любой момент.

В таких условиях становились невозможными ни решительная и долговременная демократическая политика, ни устойчивость правительств. За 14 лет Веймарской республики в ней сменилось 16 кабинетов.

Возник заколдованный круг: чем слабее казались правительства, тем охотнее избиратели склонялись к правым или левым радикалам, которые, во всяком случае, обещали установить твердую власть. Удивительно не то, что Веймарская республика потерпела крах, к которому она была практически приговорена. Удивительно то, что в предельно тяжелых условиях она все же смогла просуществовать целых 14 лет.

Веймарской коалиции, к которой в 1925 г. присоединилась праволиберальная Немецкая народная партия (ННП) во главе с Густавом Штреземаном (1878–1929), удалось несколько стабилизировать внутриполитическое положение. СДПГ распрощалась с правительственной ответственностью, хотя имела не только своего президента Эберта, но и премьер-министра занимавшей 3/5 территории страны Пруссии Отто Брауна, который вместе с министром внутренних дел Карлом Зеверингом умело сочетал социал-демократическую и традиционную прусскую практику управления. Поэтому Пруссия стала главным оплотом республики.

Но кризис не был преодолен, просто он переместился из области внутренней политики в область внешней политики. Три года продолжалась борьба немецкой и западной сторон вокруг выполнения условий Версальского договора. То, что в этих конфликтах германское правительство всегда было вынуждено уступать, решающим образом сказалось на слабости его авторитета у населения, а тем самым — на легитимности республики вообще. Ситуация резко обострилась, когда в начале 1921 г. репарационная комиссия определила наконец общую сумму платежей Германии в баснословные 132 млрд. золотых марок. Немецкое правительство вначале возмущенно отклонило эти условия, но впоследствии было вынуждено подчиниться требованиям Запада. Германская «политика выполнения» была неизбежной, чтобы не дать повод, прежде всего Франции, обвинить Германию в саботаже закрепленных договором обязательств. Но, с другой стороны, эта политика дала правой оппозиции превосходную возможность для нападок на правящих в Берлине «ноябрьских преступников». Страну захлестнула волна фанатичного национализма и политических покушений. В 1921 г. был убит подписавший Компьенское перемирие 1918 г. Маттиас Эрцбергер, а на следующий год — министр иностранных дел Вальтер Ратенау, который ко всем своим грехам был к тому же евреем.