Русская революция, 1917 - Александр Фёдорович Керенский

ситуации этот вопрос приобрел преувеличенное значение в глазах общественного мнения, которое считало его навязанным Советом или, хуже того, Петроградским гарнизоном.

Первый шаг большевиков

В критической ситуации ноту союзникам о целях войны составлял кабинет в своем полном составе[16]. Мы готовили ее всю ночь в кабинете серьезно болевшего военного министра Гучкова. Содержание документа должно было полностью удовлетворить самых яростных критиков милюковского «империализма». Тем не менее, в нем отразились психологические разногласия, и это нам слишком дорого стоило. Недоверие и враждебное отношение к Милюкову Совета и революционной демократии в целом достигли такой степени, что последние уже были не в состоянии анализировать и даже просто понять смысл ноты. Разразилась революционная истерия.

Исполком Петроградского Совета, собравшись на чрезвычайное заседание, принял резолюцию с выражением решительного протеста против новой «империалистической» декларации Временного правительства, а Ленин, недавно вернувшийся из Швейцарии через Германию, поспешил послать своих эмиссаров в казармы.

3 мая на улицы Петрограда вышел Финляндский гвардейский полк. Вооруженные солдаты с красными знаменами и транспарантами, осуждающими правительство в целом и Милюкова с Гучковым в частности, направились к Мариинскому дворцу. Вооруженные отряды рабочих и солдат расхаживали по всему городу. Правительство в тот момент находилось не в Мариинском дворце, окруженном вооруженным народом, а на Мойке в ведомстве Гучкова. Именно туда к нам явился командующий Петроградским военным округом генерал Корнилов, прося у правительства разрешения направить войска для его защиты.

Правительство единодушно отказалось от такой защиты. Мы были абсолютно уверены, что народ не допустит насилия против правительства.

И действительно, Совет рабочих и солдатских депутатов в тот же день заявил, что не призывал солдат к антиправительственной демонстрации. Больше того, на улицы вышли огромные толпы, устроившие массовые манифестации в поддержку Временного правительства и, в частности, Милюкова.

Видно было, что первая мобилизация большевистских сил завершилась довольно прискорбным для Ленина образом, но пролилась кровь, люди пали жертвами уличной стрельбы[17]. Невинная кровь уняла лихорадку революционной демократии. Главное руководство Совета поспешило отмежеваться от большевистской авантюры. После переговоров лояльные к правительству лидеры Совета 4 мая опубликовали объяснение ноты министра иностранных дел союзникам.

Лидеры Совета входят в правительство

Это объяснение ничего фактически не объясняло, поскольку объяснять было нечего. В нем только перечислялись важнейшие с точки зрения народной психологии проблемы. Правительство подчеркивало, что нота союзникам составлена с единодушного согласия всех его членов. Иначе говоря, Советы и армейские комитеты были уведомлены о полном согласии Милюкова с Керенским по этому вопросу. На самом деле никто из министров не хотел выхода Милюкова из Временного правительства, однако портфель министра иностранных дел следовало передать кому-то другому, способному более гибко проводить российскую внешнюю политику. Такого мнения придерживались все члены Временного правительства за одним-двумя исключениями. Именно я официально поставил вопрос о перераспределении министерских портфелей.

4 мая я ценой своего выхода из кабинета министров потребовал назначить Милюкова министром просвещения и одновременно отважился заговорить о немедленном введении в кабинет представителей Совета и социалистических партий. 8 мая разразился полный министерский кризис. Отвергнув советы двух выдающихся лидеров собственной партии (В. Набокова и М. Винавера), Милюков отказался от портфеля министра просвещения и вышел из состава правительства. Я направил думскому Временному комитету, Совету, Центральному комитету партии эсеров заявление, в котором говорилось, что отныне во Временное правительство должны входить уже не отдельные и случайные представители демократии, а официально и прямо избранные представители соответствующих организаций, и выставил условием продолжения своей работы в правительстве согласие всех левых партий ввести в кабинет своих представителей.

Это заявление было моим последним и окончательным официальным шагом в борьбе за коалиционное правительство. В первые дни мая правительство единодушно решило любой ценой добиться включения в кабинет представителей Совета и социалистической демократии, о чем категорически заявил князь Львов 4 мая на совещании с Исполкомом Совета.

Однако дело оказалось нелегким. Не только либеральные партии активно возражали против участия представителей «трудовой демократии» в работе «буржуазного» правительства, но подобный проект вызвал резкий протест со стороны ортодоксальных марксистов Совета. Так, совсем незадолго до самого острого пика министерского кризиса весьма влиятельный меньшевистский лидер Федор Дан назвал «возмутительной» саму мысль об участии Совета в преобразованном правительстве.

«Временному правительству, — заявил он, — принадлежит верховная власть, тогда как представленная Советом революционная демократия должна влиять на ход политической жизни, оказывая на правительство постоянное организованное давление и контролируя его действия».

В борьбе за насущно необходимое стране коалиционное правительство те из нас, кто никогда не придерживался никаких жестких партийных догм, в конце концов нашли в себе силы пробить стену теоретических формул и мертворожденных политических предписаний, воздвигнутую перед нами рьяными охранителями партийных доктрин, принадлежавшими как к социалистическому, так и к буржуазному лагерю. Вскоре кризис еще сильней осложнила отставка военного министра Гучкова. Я еще скажу о нем и о причинах его отставки. Сейчас достаточно заметить, что с уходом Гучкова первый кабинет министров Временного правительства прекратил свое существование. Закончился романтический период его деятельности.

Сойдя со сцены, первый правительственный кабинет оставил стране политическое завещание, которое даже сегодня трогает сердце и душу. Подводя итог напряженной, в высшей степени трудной и совсем краткой деятельности, правительство обращалось к народу с предупреждением, которое оказалось ужасающе пророческим:

«Временное правительство не может скрывать от страны трудностей и препятствий, с которыми столкнулось за время своей деятельности. Оно больше не может замалчивать тот факт, что эти трудности только множатся и внушают серьезные опасения за будущее.

Порожденное великим народным движением, Временное правительство считало себя доверенным лицом и выразителем народной воли. Оно предпочло положить в основу своей административной деятельности не подавление и насилие, а добровольное подчинение свободных граждан правительству, которое они сами создали. Оно стремилось опираться не на физическую, а на моральную силу.

С самого начала своего существования Временное правительство никогда не нарушало этих принципов. На его совести нет ни капли человеческой крови, оно никогда не пыталось насильственно препятствовать выражению общественного мнения.

К сожалению, строительство новых социальных устоев, укрепляющих основы нового общественного порядка в стране, к великой опасности для свободы, далеко отстает от процесса распада, вызванного крахом старого политического режима. В таких обстоятельствах и ввиду отказа правительства вернуться к старым методам административного давления и другим неестественным способам повышения престижа власти тяжесть возложенной на Временное правительство задачи стала невыносимой.

Стихийное стремление осуществлять желания и домогательства отдельных групп и слоев, по мере перехода к менее сознательным и менее организованным слоям населения, грозит разрушить внутреннюю гражданскую спайку и дисциплину и создает благоприятную почву, с одной