Трилобиты. Свидетели эволюции - Ричард Форти

Историю жизни зачастую метафорически сравнивают с театром. Животные будто выступают «актерами» на «сцене» экологии. Действием руководит переменчивая судьба, а массовые вымирания сообщают истории необходимый драматизм, хотя в действительности массовые вымирания — явление вполне ординарное. В таком виде эволюционные события воспринимаются живее, чем изложенные сухими, но точными научными терминами «статистически значимые подъемы скорости вымирания по сравнению с фоновыми показателями». И что плохого в небольшой театральщине? В истории земной жизни бывали эпизоды, в своем роде не менее драматичные, чем встреча мистера Найта с трилобитом между небом и землей — встреча, навсегда изменившая судьбу персонажа. Окидывая взглядом долгую историю жизни планеты, отчетливо видишь, как менялись роли по ходу действия — млекопитающие сменили на сцене динозавров — или как на известные роли встают молодые актеры взамен постаревших. Мне приходилось слышать, что трилобиты играли ту же экологическую роль, которую теперь исполняют крабы и омары, а большинство людей с приблизительным знанием эволюционной истории легко назначают ихтиозавров тюленями юрского периода. Мы пропустим эти сравнения, так как ни то ни другое не соответствует истине.

Когда в пьесе (а в нашем случае почти детективной) действие притормаживается, его можно снова запустить одним из отработанных театральных трюков: например, выстрелить. Бах! — публика подскакивает, она вся в напряжении; и тут под прикрытием выстрела можно безнаказанно закончить сцену и под театральные речи спокойно двинуться дальше.

Окаменевшие трилобиты появляются в ископаемой летописи внезапно 521 млн. лет назад, это ранняя эпоха кембрия, но не самое его начало (около 540 млн. лет назад). И если вам нравятся театральные метафоры, то именно в этом случае они простительны и уместны. Если вы отправитесь на геологический разрез подходящего временного интервала — а такие имеются на Ньюфаундленде, в Сибири, в Монголии, — то поначалу будете разбивать камни слой за слоем все выше и выше по разрезу (так палеонтолог обычно продирается сквозь геологическое время), но ни намека на трилобитов не увидите. А затем совершенно неожиданно вам попадется целенький Profallotaspis или прямо в руки вывалится из камня крупный, точно краб, Olenellus. У этих трилобитов большие глаза и множество туловищных сегментов: поразительные твари, букашками таких не назовешь. Их появление столь же драматично, как в «Лебедином озере» явление черного волшебника, впервые познакомившего меня с театральными взрывами. И вот с трилобитом в руках так и хочется воскликнуть: «Бах!» Собирая трилобитов все выше и выше по разрезу, продвигаясь мало-помалу к более молодым слоям, к первой находке присоединяешь десяток других видов, совсем друг на друга непохожих.

В 80-х гг. прошлого века я изучал трилобитоносные породы раннего кембрия на Ньюфаундленде. Западный берег Ньюфаундленда выдается в океан Северным полуостровом, который торчит, как жесткий грозный палец. По полуострову на север бежит всего одна дорога: она начинается у Оленьего озера и ведет к Сент-Энтони[27]. Всего час езды — и вот вы у ворот в национальный парк «Грос-Морн». Дальше дорога огибает залив Бони, идет по скалам, которые с опрометчивой лихостью ныряют в воды этого красивого длинного глубокого фьорда. Когда-то долина, занятая теперь фьордом, была вымыта рекой, но потом в конце последнего ледникового периода уровень моря поднялся, речную долину затопило, и море дерзко вторглось в каждый ее укромный уголок. Ели, осины, березы перепутались с низкорослым ольшаником, и ходить через них практически невозможно. Не прибавляет радости и мошка с комарьем. Дорога петляет и извивается, и водителю опасно лишний раз взглянуть на окружающие пейзажи. А они, между тем, показывают складки геологических слоев, которые рассечены были при строительстве дороги; слои свернуты под разными углами, и их можно определить по углам наклона скал, спускающихся в море. На огромном плоском слое коричневых пород какие-то глупые извращенцы написали «РВ лбт СДМ». А надо было написать «Здесь великолепные трилобиты!» Впрочем, любые поиски без разрешения в этом месте невозможны, потому что существуют строгие правила относительно сбора образцов в парках Канады. Но, если разрешение получено, можно собирать где душе угодно и в случае удачи у вас в руках окажется полновесный Olenellus, а может, и фрагменты другого трилобита, схожего с Bonnia, чье имя произошло, по всей вероятности, от названия залива. С другой стороны, вам может повезти, и вы обнаружите совсем другое ископаемое — я, помнится, нашел здесь отличный экземпляр одного из примитивных иглокожих (этот тип включает в том числе современных морских звезд, морских ежей и некоторых других животных). Его название Protocystites walcotti — нетрудно догадаться, в честь кого оно названо. А рядом с ним пристроился небольшой моллюск.

И почти везде в мире раннекембрийские слои примерно одинаковы. В них находится множество различных раковинок, некоторые удается сблизить к их современным родственникам из того же типа: тип — это крупное подразделение в номенклатурной иерархии животного мира (например, Моллюски, Членистоногие, Иглокожие и т.д.). Кембрийские слои, подстилающие те, в которых встречаются первые трилобиты, часто содержат мелкие раковинки, трубочки, чешуйки и решеточки, имеющие порой форму, не похожую ни на какие части никаких известных животных. Их всех объединяют под общим названием «мелкораковинные ископаемые» или чаще «мелкораковинная фауна». Но, как показали исследования Саймона Конвея Морриса и Джона Пила, разнообразие их может быть сильно преувеличено, потому что разные «мелкие раковины» могут все вместе покрывать одно сравнительно крупное животное, как это свойственно, например, халкиерии (Halkieria). Мелкие чешуйки представляют собой не более чем фрагменты своеобразной кольчуги этого животного. Но вот что действительно не преувеличено, так это внезапное появление раковин — твердых частей, скелетов, называйте их как угодно. Животным вдруг (в геологическом масштабе, конечно) удалось изловчиться и заставить минералы служить себе, поддерживать мягкие части тела. И случилось это в самом начале кембрия. Именно в это время появляются не только скелеты, но и особые местонахождения, в которых так или иначе сохраняются твари без твердых скелетов, мягкотелые, что для ископаемой летописи большая редкость. Наиболее известное из таких местонахождений — среднекембрийские сланцы Бёрджес — благодаря описанию Стивена Гулда в его «Удивительной жизни» (Wonderful Life, 1989), пожалуй, самое знаменитое. Но и в более ранних слоях, в породах раннего кембрия, подобные местонахождения почти столь же разнообразны. Так, местонахождения Чэнцзян в Китае, Сириус-Пассет в Гренландии даже более эффектны. Эти и другие подобные места недвусмысленно свидетельствуют о большом разнообразии видов уже в начале кембрия. У одних животных имелись твердые скелеты, у других их не было. Кое-какие из тех животных нам знакомы, а другие поражают и озадачивают. Среди них, без сомнения, было больше всего членистоногих — их суставчатые ножки ни с чем не перепутать. Но что за буйная феерия членистых бестий помещалась поверх обычных суставчатых ножек! У меня нет возможности описать всех этих причудливых животных: я только замечу, что много их было, и имя им легион, как и бесам, донимавшим несчастного бесноватого в Гадаре. Гулд даже лихо (и неверно) высказался, что, мол, тогда, в кембрии, разнообразие было выше, чем в последующие эпохи (если в точности цитировать Гулда, то речь шла не о разнообразии морфологических форм, а о разнообразии жизненных форм). Вот поднимается занавес, и на сцене суетятся актеры, все в потрясающих костюмах, узнаваемых и неизвестных, приготовились играть драму жизни. Такой эффектный театральный ход даже Питеру Бруку не переплюнуть. Ошеломленный богатством нарядов, брызгами блесток и пеной тюля зритель послушно восторжен и смущен. Перед нами гениальное шоу, где представлен самый разномастный народец, какой можно вообразить лишь в наркотических зоогрезах (одно животное так и назвали — галлюцигения (Hallucigenia)). Здесь пьеса без всякого вступления, у героев, как и в любой пьесе, нет предыстории, нет биографии — они играют здесь и сейчас, это моментальный портрет событий; неожиданный, блестящий вечер открывается для всех. После вялого действия вдруг взрыв — и появляется целый букет персонажей.