Кино для взрослых - Евгений Новицкий

Никто не звонил. Никто не заходил. Никто меня как будто не хватился. Или я просто не слышал звонков – телефонных, дверных… А я вообще запер дверь? Ничего не соображу.

Но, как назло, я услышал звонок от того, кого не хотел больше видеть и слышать никогда.

– Алло, – прохрипел я в трубку – и сам испугался своего голоса. Сколько уже часов (дней?) я не произносил никаких слов и никого не видел? Куда все подевались? Возможно, я оглох от пьянства и шока, но сейчас я ведь ясно слышу и узнаю голос Волнистого…

– Ты… – кое-как цедил слова Волнистый, – придешь… на… на… похороны?

Я мигом протрезвел и даже вскочил на ноги. Этот вполне ожидаемый вопрос шокировал меня едва ли не больше, чем известие о ее… Так сколько уже прошло дней?..

– Когда? – спросил я уже своим обычным голосом.

– Сегодня, – сказал Волнистый и сдавленно зарыдал. Видимо, изо всей силы зажимает сейчас себе рот рукой. Я поморщился.

– Нет, я не приду, – спокойно ответил я, – я… не могу.

Волнистый вполне мог расценить это так, что я чем-то занят – и поэтому не приду, но он все понял правильно.

– Понимаю, – всхлипнул он. – Я тоже. Тоже не могу. И я бы не пошел. Но… не могу. Не могу не пойти.

Честное слово, если бы он сказал: «А вот возьму и тоже никуда не пойду», я бы полюбил его как брата. Но куда уж ему… Не дождаться ему моей любви, а также симпатии, приязни и даже лояльности.

Я опять положил трубку без всяких предупреждений.

Я действительно никогда не хожу на похороны – ни на какие. Не вижу в этом смысла. Мертвому все равно, увидишь ли ты его бездыханное тело или нет. Получается, на похороны ходят для других, для живых. Чтобы просто показаться, отметиться. Есть в этом какая-то отвратительная фальшь.

Поэтому я куда охотнее отправился бы на похороны совершенно незнакомого мне человека. Чем же ближе мне человек, тем менее вероятен шанс, что я приду любоваться его трупом.

И уж Варя… Варя, которая мне так дорога… Нет, я хочу сохранить ее в памяти живой. Я неспособен представить себе это самое живое существо во Вселенной неживым. А если я сейчас приду к ее тлеющему телу, то буду способен. И мне это не нужно. Равно как и ей. Мы с ней не говорили о таких вещах, но уверен: она бы все поняла.

– Варя, – пробормотал я в каком-то оцепенении. Затем еще раз сказал: – Варя. – И добавил: – Я тебя люблю.

И самое главное – я хочу продолжать ее любить. А раз хочу, значит, должен сохранить ее в своем сердце такой и только такой, какой она была в действительности.

В действительности – а не в гробу.

Я продолжил пить – и вновь потерял счет времени. Да ведь и не находил его с тех пор, как…

Туман. Туман. Туман. Туман и дурман.

А потом…

Потом я услышал мерный цокот каблуков, медленно приближающийся ко мне, и с невероятным усилием воли приподнял веки. Ей-богу, мне это стоило почти стольких же усилий, сколько Вию в недавнем страшенном птушковском фильме…

Когда глаза мои открылись, цокот уже прекратился. Перед самым своим лицом я увидел стройную ножку в чулке и в туфле на остром каблуке.

Носок этой туфли ткнулся мне в бок. Я застонал.

– Ну слава богу, – услышал я чей-то голос. – Живой, курилка!

Я прошевелил губами два слога, но не услышал, что произнес их. Я понял, что у меня не получилось.

Туфля в нетерпеливом раздумье застучала носком об пол. Затем куда-то удалилась со своей левой – или правой – товаркой, а я вновь бессильно зажмурился.

Но через мгновение уже широко распахнул глаза, полувскочил и крикнул:

– Ай! Это что?

– Это я, – услышал я насмешливо-пренебрежительно-ласковый голос. – Вера.

Я запрокинул голову и ударился затылком о холодильник. От этого удара голова опять безвольно свесилась вниз. Вышло так, что я кивнул.

– Мне повторить? – насмешливо спросила Вера – и, не дожидаясь ответа, вновь удалилась. Я понял, что не вынесу второго ушата холодной воды, и резво вскочил на ноги.

Я с радостью отдался (допустимо ли здесь это словцо?) в заботливые Верины руки, хотя и делал вид, что мне в тягость ее слушаться. На самом деле мне именно это сейчас и надо было. Забыться, отключить сознание, память, чувства, полностью подчиниться чужой воле.

Через полчаса я вышел из ванной – чистый, побрившийся, обернувшийся махровым полотенцем. Вера немедленно кинула мне комплект чистой одежды, извлеченной из шкафа.

Я стыдливо удалился обратно в ванную – и только когда вышел вторично, обнаружил, что квартира сияет такой чистотой, какой не сияла еще, кажется, никогда. Ну да, Вера же впервые у меня дома, а без нее такое чудо было бы невозможно.

Лишь шеренга бутылок под кухонным столом напоминала о том, что здесь вообще-то живет натуральный забулдыга. В остальном все вокруг идеально. Нельзя было даже догадаться, что тут обитает заядлый курильщик.

Я выдвинул ящик стола. Прекрасно, пачка еще есть. Дрожащей рукой я схватил ее, еще раз огляделся по сторонам – и наконец нашел, чем возмутиться:

– А где пепельница?

– На балконе, – ответила Вера. – Хватит уже коптить квартиру.

– Мне теперь все равно, – с усилием заворочал я языком. – Копти не копти…

– Нет, тебе не должно быть все равно! – резко оборвала меня Вера. – Ты еще не закончил фильм. И люди тебя ждут.

– Я про сигареты, – пояснил я. – И про квартиру.

– Ну я вижу, ты успокоился, – оценивающе посмотрела на меня Вера.

– Успокоился на предмет чего? – напряженно спросил я.

– Сам знаешь, – отвечала Вера. И поспешно добавила: – Значит, сейчас же едем на «Мосфильм»!

– Нет, – помотал я головой. – Я еще должен… – Тут я замолк. А что я действительно должен? И даже не то что должен – а что я еще могу?..

– Знаю, знаю, – перебила Вера. – Принять ванну, выпить чашку кофе. Это ты хотел сказать?

– Ванну я уже принял, – пожал я плечами. – А кофе…

– Да это же из комедии Гайдая! – закатила глаза Вера. – Мы с тобой вместе смотрели, помнишь?

– Не помню, – снова покачал я головой.

– На студии, на худсовете…

– Так когда это было? – протянул я.

– Недавно. В этом году, – напомнила Вера.

– В этом году, – тупо повторил я. – Да-да, – добавил я после паузы. – В этом году. И в прошлой жизни.

В этот же день я уже находился в своем кабинете на «Мосфильме». Непонятно только, зачем надо было сюда ехать, если я все равно допоздна просидел на месте и проговорил с Верой. Это можно было сделать и дома.