Ментовская крыша - Алексей Макеев

– Бог миловал, – сухо ответил Гуров и, настороженно осмотрев бесстрастные лица оперативников, присел немного в сторонке.

И Трегубов и Шнейдер, несмотря на внешнюю сдержанность, чувствовали себя, кажется, героями положения. Это было заметно по торжествующему огоньку в их глазах, который они не слишком-то и пытались скрывать. Не нужно было долго ломать голову, чтобы догадаться – «птица» в наручниках имела к ним самое прямое отношение.

– Что же ты не спрашиваешь, в чем дело? – заботливо поинтересовался у Гурова Балуев. – Я ведь неспроста тебя с утра побеспокоил, улавливаешь мою мысль?

– А зачем я буду напрягаться – мысли ловить, спрашивать? – сказал Гуров. – Вас тут вон сколько. Уж кто-нибудь да объяснит, наверное?

– Это тоже верно, – кивнул Балуев с какой-то странноватой неловкой улыбкой на губах. – Тут вот какое дело получается, Лев Иванович… Вообще-то все это пока нуждается в тщательной проверке – следственные эксперименты, показания свидетелей… Но, если в общих чертах – перед тобой не кто иной, как убийца Вишневецкого! Гражданин Завадов Федор Сергеевич, шестьдесят четвертого года рождения, дважды судимый, ну и так далее. Вот оформили сейчас чистосердечное признание, понимаешь… Что молчишь?

Гуров внимательно посмотрел в жирное лицо арестованного. Наглые глаза этого типа вызывали у него глухое раздражение – настолько сильное, что даже кулаки зачесались. Но дело было не только в глазах. Сюрприз, конечно, получился из ряда вон выходящий. Не о нем ли намекал вчера Трегубов?

– И откуда взялся этот гражданин? – медленно спросил Гуров. – Неужели пришел с повинной?

– Нет, чего не было, того не было, – сказал Балуев. – Это вот Трегубов со своими ребятами постарался. Можно, конечно, сказать, что проявил самоволие, но, с другой стороны, его эта тема больше других касается, правда?

– Возражать не стану, – согласился Гуров. – Тема его действительно касается. Только как же это он постарался? Пояснить нельзя?

– А я тебе вчера намекал, Лев Иванович, – довольно добродушно проговорил Трегубов. – Сюрпризы бывают в жизни не только неприятные. Ты вот не верил, а мы это доказали. Вчера по своим каналам получили оперативную информацию, что вот эта мразь…

– Фильтруй базар, начальник! – прикрикнул со своего места арестованный. – Я для тебя не мразь, а гражданин Завадов. Не слышал, что ли, что следователь сказал? Или королем себя чувствуешь? Я ведь признание назад забрать могу.

– Закрой пасть, – спокойно посоветовал ему Трегубов и продолжил: – Вот эта мразь, гражданин Завадов, в ночь на шестое июля погрузил у себя во дворе на постороннюю тачку мертвое тело и отвез его в неизвестном направлении. Мы почему его на примете держали? – многозначительно понизил он голос. – Были сведения, что Вишневецкий именно его дом посещал, соображаешь?

– Его дом? – хмуро переспросил Гуров. – Зачем?

– Ну ты сегодня что-то не в форме, Лев Иваныч, – с шутливой укоризной заметил Трегубов. – Плохо спал, что ли? Я тебе неделю уже про что толкую? Связь у Вишневецкого была с женой этого гражданина.

– Не понял. До сих пор ты говорил, что тебе этот гражданин абсолютно неизвестен, – сказал Гуров. – То есть тот гражданин, к жене которого якобы ходил Вишневецкий.

– Точно не был известен, – не моргнув глазом ответил Трегубов. – Но подозрения были. Мы проверили эти подозрения – и все сошлось. Извини, конечно, что тебя не поставили в известность, – самодовольно ухмыльнулся он. – Можешь подать на меня рапорт, но мы с ребятами с самого начала считали это дело своим личным делом.

Гуров недоверчиво переводил взгляд с торжествующего лица Трегубова на тупую физиономию арестованного и никак не мог собраться с мыслями. Такого поворота событий он никак не предвидел. Все, что случилось до сих пор, категорически отрицало подобный поворот. Не этот же дебил с узким лбом угрожал по телефону Марии, и, конечно же, не он подготавливал ловушку для самого Гурова. Это было совершеннейшим абсурдом. Но просто отмахнуться от фактов было невозможно. Перед ним сидел человек, подписавший признание в убийстве подполковника Вишневецкого, а это было уже серьезно. Теоретически признание из него, конечно, могли выбить, но, во-первых, Завадов не производил впечатления человека, которого всю ночь истязали в застенках – у него была для этого слишком сытая и благополучная морда, – а, во-вторых, это было бы слишком дешевым трюком. И все-таки здесь явно было что-то не так.

– Я могу задать вопрос арестованному? – поинтересовался Гуров у Балуева.

– Разумеется, Лев Иванович, – сказал следователь. – Собственно, для этого мы все здесь и собрались. Мне самому многое еще неясно…

– А мне все ясно, начальник, – нахально сказал Завадов. – Хорош меня пытать. Всю ночь душу мотали. А по кодексу за это знаешь что бывает? Не хочу больше никаких вопросов. Отдыхать хочу.

– Отдохнешь еще, – бросил Балуев. – Тебе теперь долго отдыхать придется.

– Чего это? – удивился Завадов. – Да меня любой адвокат в два счета отмажет. Без базара. Ваш опер на моей законной супруге кувыркался. На моих глазах, в общем. Имею право защищать свою честь. И потом, это… состояние аффекта – так, что ли, это называется?

– Так вы, гражданин Завадов, действительно сознаетесь в убийстве подполковника Вишневецкого? – спросил Гуров.

Арестованный покосился на него презрительно и пожал плечами.

– Уже сознался, – сказал он. – Опоздал ты маленько.

– И как же все произошло?

– А у следователя все записано, – дернул подбородком Завадов. – Мне языком молоть в десятый раз неохота. Ты почитай, если грамотный.

– Очки дома забыл, – сказал Гуров. – А ты привыкай, тренируй язык-то. Тебе еще врать много придется…

Завадов посмотрел на него недоверчиво, не понимая, куда клонит Гуров. А Трегубов добродушно заметил:

– Да брось ты его, Лев Иванович! В протоколе действительно все расписано – можно сказать, по минутам. Ознакомишься на досуге. А этот теперь никуда от нас не сбежит.

– Не зарекайся, начальник! – лениво отозвался Завадов.

– Некуда тебе теперь бежать, – уверенно заявил Трегубов. – И закрой пасть, когда не с тобой разговаривают!

– Ну, положим, этот не сбежит, – сказал Гуров. – А где же виновница всей этой катавасии? Жена то есть?

Трегубов со вздохом развел руками.

– Вот бабу мы упустили! Она сразу же, как только ее муженек с Вишневецким расправился, куда подальше подалась. Нашкодила, и в кусты. Как говорится, прошла любовь, завяли помидоры. Но ничего, найдем! Никуда она от нас не денется. Оформим в розыск – через неделю в этом кабинете будет! И не таких разыскивали. Она-то, по правде сказать, баба непутевая, но закон до сих пор не нарушала. Во всяком случае, под судом и следствием не состояла.

Гуров ничего на это не сказал, и в кабинете повисла длинная неловкая пауза. Чтобы как-то отвлечься, Балуев взялся за сигареты и долго чиркал спичкой. Гуров задумчиво разглядывал арестованного, который, вдруг потеряв интерес к окружающему, ушел в себя, но, похоже, нисколько не переживал по поводу своего незавидного будущего. Шнейдер тоже держался как истукан и, кажется, за все время даже не повернул ни разу головы. Один Трегубов был активен и бодр – теперь он поднялся на ноги и, держась за спинку стула, с нетерпением ждал, что скажет Гуров.