Лазарит. Тень меча - Симона Вилар

Мартин усмехнулся и промолчал. Для христиан все иноверцы — язычники. Что бы сказала эта рассудительная особа, если б знала, что и второй его «слуга» наотрез отказывается принимать причастие, утверждая, что всякий варанг должен помнить веру предков. Сабир — правоверный мусульманин, однако они уже много лет стоят плечом к плечу, и он доверяет ему как кровному брату.

— А вам, сэр, уже доводилось бывать в этих диких краях? — не унималась словоохотливая камеристка. — Сдается мне, у ромеев здесь не все ладно. И сарацин здесь, как мышей в подполье у нерадивого хозяина, их муллы завывают громче, чем звонят колокола в церквях, призывая к службе. И то сказать — что за христиане эти схизматики-греки, если не признают Папу Римского наместником Бога на земле?

— Но вместе с тем глубоко почитают Христа и Пречистую Деву. — Мартин осенил себя знаком креста, и Годит поспешила последовать его примеру. — Поэтому василевс Алексей Комнин[62] в свое время и обратился к Папе с просьбой о помощи в борьбе с сельджуками, наседавшими на его державу.

Камеристка лишь изумленно всплеснула руками, но после краткого замешательства последовал новый вопрос:

— Если ромеи добрые христиане, то отчего же император Исаак Ангел в то время, когда весь мир содрогнулся, узнав, что Саладин овладел святым Иерусалимом, наоборот, возрадовался и поздравил султана с военной удачей? По-христиански ли это — радоваться победе врагов Христа?

— Скажу на это лишь одно: Исаак Ангел совершил ловкий политический ход. Поздравив Саладина, он тем самым добился главной цели: султан не стал изгонять и преследовать живших в Иерусалиме восточных христиан. Всем им была обещана безопасность.

— До чего же лукавы эти греки! — сокрушенно покачала головой камеристка. — Недаром сказано, что ни одному из них нельзя доверять. Они и неверных привечают, хоть и без конца воюют с ними.

— Здешние тюрки — такие же подданные императора, как и греки. В Ромейской державе живут люди всякой веры — армяне, евреи, греки, арабы, но все они платят налоги императорской казне. Зачем же изгонять того, кто приносит прибыль и почитает своего владыку?

— Это мусульмане-то почитают? А куда, по-вашему, господин мой, направлялся тот отряд, что недавно словно железный вихрь пронесся мимо нашего каравана? Небось, где-то мятеж, и язычники снова режут добрых христиан — да хранит нас Господь от подобных ужасов!

Мартин рассмеялся.

— Не стоит забывать, что у самых границ Ромейской империи ныне возвысился могучий Кенийский султанат. И это далеко не самый мирный сосед. Вот почему число воинов императора в Малой Азии умножилось и все дороги патрулируют многочисленные отряды. Но, согласитесь, это ведь истинное благо для путников.

Женщина задумчиво потрепала гриву своего мерина, а затем устремила живой взгляд на спутника.

— Вам известны такие вещи, господин рыцарь, что я…

Она умолкла, не то подбирая слова, не то не решаясь продолжать. Камеристка Джоанны де Ринель говорила по-французски, но акцент свидетельствовал, что ее родным языком был английский. Однако сейчас дело было не в языке.

— Мне пришло в голову, — наконец произнесла почтенная матрона, — а не побеседовать ли вам об этих вещах с моей госпожой? Все эти тонкости ее очень интересуют…

Именно это и требовалось Мартину. Но каким образом может состояться такая беседа, если интересующая его дама постоянно находится в окружении тамплиеров?

Камеристка мгновенно перехватила его взгляд и тут же пояснила, что рыцари Храма приняли на себя обязательство беречь ее леди в пути, ибо она — родная сестра маршала ордена Уильяма де Шампера.

— Кто же не слышал о благородном де Шампере, чье имя покрыто славой, а доблесть служит образцом для всех, кто носит крест на плаще! — воскликнул Мартин. — Значит, ваша госпожа и в самом деле его сестра?

Его восхищение было таким неподдельным, что словоохотливая Годит тут же выложила многое из того, что впоследствии могло сослужить Мартину добрую службу.

Госпожа почтенной Годит, младшая дочь владетельных сеньоров де Шампер, появилась на свет в ту пору, когда ее старший брат Уильям покинул Англию и отбыл в Святую землю. Брат и сестра никогда не виделись, но леди Джоанна была с детства наслышана о нем. Когда же супруги из Незерби решили посетить Палестину, матушка леди, баронесса Милдрэд, отписала своему прославленному сыну, известив о скором прибытии сестры. Сэр Уильям откликнулся. В своем послании он писал, что Джоанна и сэр Обри могут во всем рассчитывать на него и тех людей ордена Храма, с которыми ей доведется иметь дело. Однако ныне он занят войной с неверными, и едва ли ему удастся лично приветствовать чету родичей на Святой земле. Это-то и тревожит леди Джоанну, да и нет в этом ничего удивительного — несмотря на рыцарский конвой, вокруг простирается чужая земля, населенная племенами, чьи нравы и законы так отличаются от английских.

Мартин был удовлетворен. При мысли о том, что ему, если верить словам Годит, пока не грозит неожиданная встреча с Уильямом де Шампером, он сдержанно усмехнулся.

— Вы смеетесь, сэр? — возмущенно воскликнула камеристка.

— Моя улыбка вызвана иными причинами, — проговорил Мартин. — Я всего лишь дивлюсь причудам судьбы. Встретиться на пути к Святой земле со столь знатной дамой, в чьих жилах течет кровь не только де Шамперов, но и самих Плантагенетов! Лишь теперь я понимаю, отчего леди Джоанна столь высокомерно обращается со своим супругом!

— Моя госпожа высокомерна? Господь с вами, сэр рыцарь, — не судите о том, что вам не известно!..

И почтенная Годит с большой откровенностью поведала историю этого брака.

Обри де Ринель и впрямь был победителем турнира в Винчестере. Именно там он приглянулся молоденькой и прелестной пятнадцатилетней Джоанне. Девушка была так хороша, что ее единодушно избрали королевой турнира, а Обри своего не упустил, хоть и был беден. Он принадлежал к тем рыцарям, которые, не имея обширных владений, кочуют с турнира на турнир, а весь их доход составляют доспехи и кони побежденных в турнирных поединках противников. Семья его считалась довольно родовитой, но обеднела и была обременена множеством детей. Сэру Обри, второму по старшинству среди сыновей его отца, не предстояло ничего унаследовать,[63] поэтому женитьба на леди Джоанне оказалась для него неслыханной удачей.