С холодильником по Ирландии - Тони Хоукс

— Что это? — спросил я.

— Утиное яйцо.

— Сколько стоит?

— Зачем вам утиное яйцо?

— Не знаю, просто нравится. Сколько стоит?

— Не валяйте дурака, вам не нужно утиное яйцо.

— Нужно, я хочу его купить.

— Да ладно вам, что вы собираетесь делать с утиным яйцом?

Куда подевалось агрессивное навязывание товара? Я не мог купить это несчастное утиное яйцо, не доказав, что оно действительно мне нужно. Этого я сделать не сумел, поэтому утиное яйцо осталось в магазине, чтобы ему нашли более подходящее применение.

Один отель, в который я зашел, был полон, но мне он не очень-то и понравился. Однако нам надо было освежиться после дороги, поэтому мы с Антуанеттой по-быстрому выпили в его неприглядном баре, где я заметил табличку:

ПЕТЬ СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО

Должно быть, недавно тут побывал Дейв, вчерашний пьяница. Никогда прежде я не видел подобных табличек, и это объявление показалось мне грубоватым. По-моему, с таким же успехом можно было пойти дальше и повесить объявление:

ВЕСЕЛИТЬСЯ СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО

Необходимость этого знака отражала восхитительную черту ирландского характера, а именно: когда ирландцы напиваются, они поют. Я уже был этому свидетелем в «Гуди Бигз», и хотя это был не самый приятный опыт, но вышло вполне терпимо. Петь лучше, чем драться, возможно, поэтому аудиокассета с боем Али против Формана продается не так хорошо, как «Великие хиты Фрэнка Синатры». Несомненно, будет правильнее, если пьянчуги в английском пабе загонят тебя в угол и будут петь «В субботние ночи можно и подраться» Элтона Джона вместо того, чтобы счесть название песни инструкцией для дальнейших действий. Пение, даже неважного качества, всегда лучше хорошей драки. (Может, только за исключением Криса де Бурга.).

Антуанетта, конечно, не преминула отметить, что в Слайго мне не удастся выкрутиться.

— Итак, ваша «вера» однозначно не помогла найти ночлег.

— Пока нет.

— Может, она бы помогла, если бы вы знали, во что все-таки верите?

— Да кому нужно заморачиваться ненужными подробностями?

Антуанетта все еще была настроена скептически, но я никуда не спешил, а потому попробовал ее переубедить.

— Думаю, я знаю, во что верю. Я верю в холодильник. Это походило на навязчивый бред. Может, и так. Возможно, фантастические события последних нескольких дней сказались на моей психике.

— Вы тоже можете поверить в холодильник, — сказал я, с каждым словом все яснее ощущая близость Судного Дня.

Я не был матерым проповедником, а надо уметь проповедовать, если просишь кого-то поверить в холодильник. За время поездки я еще больше убедился в том, что, куда бы ты ни поехал, с тобой будет происходить только хорошее, при условии, что ты искренне веришь, что так и будет. Когда же мы сидели в этом третьесортном заведении, где было запрещено даже такое естественное выражение человеческой радости, как пение, применимость моей философии оказалась под вопросом. А потом мне в голову пришла идея.

— Мы спросим у дядюшки из магазина.

— Что?

— Давайте допивайте и пошли спросим того старикана в магазине кулинарии.

Я испытывал терпение этой женщины, но она возражала недостаточно громко, чтобы воспрепятствовать возвращению в магазин и расспросу пожилого владельца.

— Если бы вам потребовалось остановиться где-нибудь в районе Слайго, какое место вы бы выбрали?

Ни намека на удивление. Я подумал, что он ждал от меня еще одной попытки купить утиное яйцо.

— Дорого или недорого?

— Не важно.

— Вы на машине?

— Да.

Я самонадеянно полагал, что Антуанетта не утратит интереса к моим попыткам убедить ее и не бросит меня с холодильником на улице.

— Ну, «Стрэндхилл» — очень неплохое место.

— Вы бы остановились там, если бы был выбор?

Он на минуту задумался.

— Да, думаю, да. Можете еще заглянуть в «Оушен вью», и на берегу есть пара гостиниц.

Они оказались весьма приятными, с видом на широкую полосу песчаного пляжа, с панорамой вечернего солнца, садящегося над Атлантикой. Я решил, что это место для меня. Наличие славного с виду паба в двух шагах никак не повлияло на мое решение. В обеих гостиницах были свободные места, но я остановился на той, в номерах которой был душ, решив, что это стоит лишних двух фунтов, только бы избавить других постояльцев от вида полуголого пьяного парня, пытающегося отыскать туалет посреди ночи.

Энн-Мари, хозяйка гостиницы, приняла меня как гостя своих владений и была довольно обходительна, но едва я покатил свой холодильник по главной дорожке, как она поняла, кто я такой, ее поведение изменилось, и даму охватило восторженное помешательство.

— Боже мой, это вы! По северо-западному радио всех просили вас высматривать. Что ж, отлично, что вы добрались до Слайго!

— Вероятно, да.

— Входите и выпейте чая.

Я улыбнулся Антуанетте, которая посмотрела на меня со смирением.

— Ладно, я верю в холодильник, — сказала она вполне великодушно.

Мы все вместе пили чай в гостиной, а я выдавал мудрые ответы на поток вопросов, которым Энн-Мари меня забрасывала. Почему я это делаю? Когда началась поездка? Трудно ли поймать машину? Когда она ушла за добавкой печенья, Антуанетта, которая стала теперь фанатиком моей веры, впервые продемонстрировала свой энтузиазм.

— А вы возьмете холодильник с собой на вечеринку?

— Что?

— Сегодня вечер пятницы, вы не можете оставить его в одиночестве.

— Хотите, чтобы я взял его с собой в паб?

— Да. И если вы так и поступите, я хочу это видеть.

— Разве вам не надо ехать к друзьям?

— Они подождут. Не каждый день увидишь, как человек затаскивает холодильник в паб.

Я был не в том положении, чтобы спорить.

Друзьям Антуанетты пришлось подождать, потому что их отсутствующая гостья была жутко занята, а именно, заливалась смехом, глядя на человека, везущего на тележке своего «дружбана» в сторону паба «Стрэнд». В некоторых частях света незнакомец, заталкивающий на тележке холодильник в бар в пятницу вечером, возможно, дает повод для хорошей взбучки, но здесь, вероятнее всего, меня заставят слушать песни.

Антуанетта открыла двери, и я гордо шагнул внутрь. Головы посетителей паба одновременно повернулись в мою сторону, прямо как головы болельщиков, следящих за полетом теннисного мяча на Уимблдоне. Человек с бородой, который мирно выпивал со своей подругой, бросил взгляд на холодильник. Его лицо засияло, а глаза загорелись, как у ребенка на Рождество.