Снег - Орхан Памук

— Вот она. Вот! — прошептал затем Неджип.

— Кто?

— Хиджран! На улице!

Она входила с улицы. На ней был легкий плащ лилового цвета, на глазах темные очки, которые делали ее похожей на героиню фантастического романа, а на голове помимо повязки, ставшей символом политического ислама, самый обычный платок, который Ка видел с самого детства на тысячах женщин. Заметив, что молодая женщина идет прямо к нему, Ка встал, словно ученик, который встает, когда в класс входит учитель.

— Я сестра Ипек, Кадифе, — сказала женщина, мягко улыбаясь. — Вас все ждут на ужин. Отец попросил, чтобы я вас привела.

— Откуда вы знали, что я здесь? — спросил Ка.

— В Карсе все всегда обо всем знают, — сказала Кадифе совершенно серьезно. — Лишь бы это было в Карсе.

На ее лице появилось выражение горечи, Ка не смог этого понять.

— Мой друг, поэт и писатель, — представил Неджипа Ка.

Они смерили друг друга взглядом, но руки не пожали. Ка объяснил это настороженностью. Когда, намного позже, он вновь будет восстанавливать в памяти все происшедшее, то сделает вывод, что двое исламистов не пожали друг другу руки из-за "необходимости женщине прятать свое тело от мужчин". Неджип, с бледным лицом, смотрел, не отрываясь, наХиджран, пришедшую из космоса, но Кадифе с виду была такой обычной, что из всех мужчин в кофейне на нее даже никто не обернулся и не посмотрел. К тому же она не была такой красивой, как старшая сестра.

Но когда Ка шел с ней под снегом по проспекту Ататюрка, он чувствовал себя очень счастливым. Он находил привлекательной и ее, потому что мог разговаривать с ней, глядя на ее простое и чистое лицо, обрамленное платком, и не такое красивое, как лицо ее сестры, в ее карие, как у сестры, глаза и думал о том, что в этот момент он предает ее старшую сестру.

Сначала они разговаривали о погоде, с совершенно неожиданными для Ка подробностями. Кадифе была в курсе даже таких нюансов, которые могли знать только пожилые люди, делившие и заполнявшие свой день, лишь слушая новости по радио. Она рассказала, что еще два дня продержится холодный низкоатмосферный циклон, пришедший из Сибири, что если этот снегопад продлится, то дороги еще два дня нельзя будет откопать, что в Сарыкамыше высота снежного покрова достигла 160 сантиметров, и жители Карса не верят метеорологам; самая распространенная здесь сплетня — власти всегда завышают температуру воздуха на 5–6 градусов, чтобы у людей не портилось настроение (но Ка не должен никому рассказывать об этом). В детстве, в Стамбуле, они с Ипек всегда хотели, чтобы снега было побольше: снег пробуждал в них ощущение того, что жизнь — прекрасна и скоротечна, и заставлял их чувствовать, что на самом деле, несмотря на всю враждебность, люди симпатизируют друг другу, и что вселенная и время — широки, а мир человека — узок. Поэтому, когда шел снег, люди прижимались друг к другу. Снег словно бы прикрывал собой злобу, алчность, вражду и сближал людей.

Они немного помолчали. Они не встретили никого, когда безмолвно шли по проспекту Шехита Дженгиза Топеля, где уже закрылись все магазины. Ка почувствовал, что ему и нравится идти пешком под снегом рядом с Кадифе, и он почему-то волнуется. Он вперил взгляд в свет витрины в конце улицы, словно боясь, что если повернется и еще подольше посмотрит в лицо Кадифе, то влюбится и в нее тоже. Был ли он влюблен в ее сестру? Умом он хотел влюбиться как сумасшедший и сознавал это. Дойдя до конца улицы, они увидели, что вся театральная труппа во главе с Сунаем Займом выпивает перед спектаклем, за двадцать минут до начала представления, в маленькой и тесной пивной «Радость», за светящейся витриной, на которой было написано: "По причине вечернего театрального представления вечерняя встреча с кандидатом от партии Свободная Отчизна" господином Зихни Севюком переносится"; они пили жадно, так, словно пили в последний раз в жизни. Ка, увидев среди предвыборных афиш, развешанных в витрине пивной, отпечатанный на желтой бумаге призыв "Человек — шедевр Аллаха, а самоубийство — кощунство", спросил у Кадифе, что она думает по поводу самоубийства Теслиме.

— Теперь ты сможешь интересно написать о Теслиме в стамбульских газетах и в Германии, — произнесла Кадифе слегка разгневанно.

— Я только узнаю Карс, — ответил Ка. — И чем больше его узнаю, тем больше понимаю, что никому за его пределами не смогу рассказать о том, что здесь происходит. Я растроган до слез хрупкостью человеческой жизни и бессмысленностью переживаемых страданий.

— Только атеисты, которые никогда не страдали, думают, что страдания напрасны, — сказала Кадифе. — Потому что атеисты, которые хотя бы немного страдали, в конце концов тоже начинают верить, потому что не могут долго выдержать безбожие.

— Однако Теслиме умерла как безбожница, покончив с собой, когда боль достигла предела, — ответил Ка с упрямством, которое ему придавал алкоголь.

— Да, если Теслиме умерла, покончив с собой, это означает, что она умерла, совершив грех. Потому что благородный двадцать девятый айат суры «Ниса» запрещает самоубийства. Но то, что наша подруга покончила с собой и совершила грех не означает, что в нашем сердце стало меньше той глубокой нежности к ней, которая была близка к любви.

— Можем ли мы все же любить всем сердцем несчастную, совершившую то, что осуждает религия? — спросил Ка, пытаясь повлиять на Кадифе. — Ты хочешь сказать, что мы верим в Бога не сердцем, а разумом, как европейцы, которым он теперь не нужен?

— Священный Коран — это приказ Аллаха. А ясные и твердые приказы — это не то, что можно обсуждать нам, рабам, — уверенно ответила Кадифе. — Это, конечно же, не означает, что в нашей религии ничего не обсуждается. Но я не хочу обсуждать свою религию с атеистом и даже с человеком светских взглядов, пожалуйста, не обижайтесь на меня.

— Вы правы.

— Также я не отношусь к тем бессовестным мусульманам, которые пытаются рассказывать светски настроенным людям, что ислам — это светская религия, — добавила Кадифе.

— Вы правы, — согласился Ка.

— Вы уже дважды сказали, что я права, но я не думаю, что вы и в самом деле в это верите, — произнесла Кадифе, улыбнувшись.

— И все же вы правы, — сказал Ка, не улыбаясь.

Некоторое время они шли молча. Мог бы он влюбиться в нее вместо ее сестры? Ка очень хорошо знал, что не будет чувствовать влечения к женщине, которая носит платок на голове, но он все же не смог удержаться, чтобы не развлечься этой тайной мыслью.

Когда они влились в толпу на проспекте Карадаг, он сначала заговорил о поэзии, неуклюже добавил, что Неджип тоже поэт, и спросил, знает ли она, что у нее много почитателей в лицее имамов-хатибов, которые поклоняются ей, называя именем Хиджран.

— Каким именем?

Ка вкратце рассказал и другие истории, которые рассказывались о Хиджран.