Не хочешь по-хорошему? - Лиза Бетт

— Ты же понимаешь, да? — захлебывается гробовым спокойствием и черные глаза тянут на дно той бездны где пустота и тоска завывает в пустоши отчаянья. — Я заберу его у тебя, лишу прав, по щелчку просто, — бьет наотмашь словами, все сильнее вцепляюсь в плечи, зубы стучат. — И тебя суку с работы попрут, я раздавлю просто уничтожу все, что тебе дорого, на панель пойдешь ебашить за еду.

— Арман…

— Молчи, — его голос тоже срывается. Арман отступает и ударяет стену. Вздрагиваю, сжимаюсь. А он снова бьет бетон, еще и еще, пока не посыпался хруст штукатурки. — Молчи!

Крик вспарывает тишину, я скольжу невидящим взглядом по бетонному полу не глядя на Хасанова. А тот срывается с места и сбегает по лестнице вниз, забыв про лифт. Его шаги удаляются, и одновременно с этим понимание как сходящий туман яснится в мозгу.

Я не отдам ему его сына.

В квартиру вхожу на нетвердых ногах. Закрываю дверь и в этот раз проворачиваю ключ в замке. Стираю слезы, судорожно пряча истерику за улыбкой когда из комнаты выходит Сережа.

— Мам, дядя Арман уже ушел? — сынок внимательно вглядывается в мое лицо и все понимает. — Ты что, плакала?

Походит ко мне и обнимает, а я закусываю губу до боли и нагло вру.

— Нет, просто видимо простудилась. Нос заложило. Давай поедим?

Идем в кухню, и я замечаю на столе тарелку со свежим пирогом. Видимо Татьяна Петровна позаботилась, спасибо ей. Вообще не представляю, что бы я делала без этой золотой женщины.

— Ты уже ел? — на мой вопрос Сережа отрицательно мотает головой, и я тянусь к чайнику и жму кнопку. — Тебе с молоком наливать?

Старательно отгоняю подальше дурные мысли об угрозах Армана, но они как шакалы раздирают изнутри и страх вперемешку с истерикой все еще маячат на горизонте. Сможет ли он отобрать сына? Нет. Точнее по документам может сделать все что угодно, но я все сделаю, чтобы ему не удалось нас разлучить. Лишит работы? Найду новую, в конце концов стаж у меня неплохой, и даже на руководящей должности. За квартиру осталось платить всего ничего и даже если он надавит на эту мозоль, продам трешку и переедем с Сережей в двушку, да даже в однушку, не важно. На улице не останемся. Ну и на крайний случай, пойду в банк и займу из сережиного наследства, чтобы нанять адвоката. В конце концов сколько можно строить из себя гордую дуру? Деньги отца ведь достались мне по наследству, правда лежат на счету на имя Сережи. Но думаю, этот вопрос решаем.

Почти успокоившись, вздыхаю, и настрого запрещаю себе думать о плохом сегодня. Хватит, иначе можно совсем с ума сойти.

— Давай, — сынок забирается на стул и сковыривает пальчиком узорчатый край пирога. — Чем занималась на работе?

Слова звучат невнятно, он жует корочку и смотрит в мою сторону, а я стараясь не выдавать все еще кроющих слез, наливаю нам по чашке горячего чая, разбавляя сережину молоком.

— Учебники пришли, я разбирала, кстати тебе тетради принесла, можешь глянуть в сумке, — не успеваю договорить, сына как ветром сдувает. Он возвращается спустя пару секунд с моей сумочкой, и сердце сжимается, стоит мне увидеть ее.

— Ого мам, это твоя? — но к моей беде, рабочие тетради его мало интересуют, сынок вынимает из сумки маску с того самого маскарада и вертит в руках, глядя как крошечные камешки играют в свете люстры. — Красивая. Ты в ней на работу ходила?

Ставлю чашки на обеденный стол, опускаюсь на табурет и натягиваю на лицо улыбку. Внутри ноет от воспоминаний, и я отпиваю горячий чай в надежде унять эту боль.

— Нет, маску носят на маскарад, это такой праздник где все прячут лица.

Сережа хмурится и философски выдает.

— Тебе не надо прятать лицо, ты красивая, — и от его слов на моем лице расцветает уже искренняя улыбка, и я тянусь к темноволосой головке сына и ерошу его мягкие волосы.

— Спасибо, мой рыцарь. А теперь давай-ка поедим?

После ужина мы с Сережей убираем посуду в раковину и идем в гостиную. Я ложусь на диван, а он усаживается на пол рядом и тычет в пульт, листая фильмы в онлайн-кинотеатре.

— Что будем смотреть?

— Не знаю, любимый. Может мультик какой-нибудь? Золушку?

— Ну мам, — тянет с укоризной. — Он для девчонок.

— Ну давай трансформеров…?

Устраиваюсь удобнее, и понимаю, что глаза слипаются. Все же бессонная ночь дает о себе знать…

— Мы на той неделе их смотрели. Давай про богатырей?

— Давай, — зеваю, и вытягиваю руку, чтобы обнять хрупкие плечики сына. Целую макушку. Глаза закрываются.

Последнее что помню, касание пледа к телу, и сердитое пыхтение, когда Сережа меня пододвигает, чтобы улечься рядом. Притягиваю роднульку к себе и окончательно отключилась, позволяя блаженной тьме поглотить разум окончательно.

Врываюсь в кабинет, и дверь глухо ударяется о стену. Прохожу прямиком к бару, достаю бутылку дэниэлса и откупориваю.

Сын.

Мне даже не надо делать тест ДНК я и без него прекрасно все считал по испуганному лицу бывшей жены.

Кошусь на папку словно это ядерная бомба и сейчас рванет и отхлебываю бухло, морщась от терпкости напитка.

Там все ответы, но теперь вопреки логике заглядывать туда я не хочу еще больше. Она скрыла от меня существование ребенка, и какие еще секреты меня там ждут?

Да к черту все!

Хватаю бутылку за горлышко и подхожу к столу, не отрывая глаз от папки. Дно с характерным стуком ударяется о поверхность стола, и я опираюсь руками о столешницу по обе стороны от досье.

Сын.

Прикрываю глаза, гася новый приступ ярости. Внутренности как раскаленными когтями разрывает жгучая злость. Дышать все труднее, и даже мои старания выровнять вдохи обречены на неудачу. Я не могу успокоиться, потому что перед глазами все еще стоит это испуганное лицо с оттиском дикой безысходности и обреченности.

Она знала, но не сказала!

Не сказала, что у меня есть сын!

Отталкиваюсь от стола, и кулаки сжимаются, но я снова их разжимаю. Будь Ангелина мужиком, я уже давно вышел бы за рамки, но она баба. Баба блядь! Хрупкое гребаное создание, а умеет под шкуру залезть хлеще чем любой когда-либо встречаемый мной человек. Выкручивает яйца с методичностью опытной стервы.

А выглядит как Ангел…

Придушил бы суку.

Хватаю папку и расстегиваю, вынимаю документы и отшвыриваю ее подальше. Руки дрожат, и не удается прочесть ни строчки, поэтому стараясь подавить гребаную бурю внутри раскладываю бумаги на стол. Бутылка мешает, и я просто сметаю ее, даже не глянув куда она отлетела. Документы рядами ложатся на дубовую поверхность.

Восемь. Восемь файлов по годам, начиная с последней нашей встречи в особняке. В день развода.