Забытые письма - Лия Флеминг

Хестер кивнула, размышляя. В самом деле, возможно, Энгус сможет увидеть вещи в ином свете – увидит, что кому-то гораздо хуже, чем ему. Сможет разговаривать о войне с такими же офицерами, как он. Разве он не такой же раненый, как они? Да, стоит об этом подумать! Но в Ватерлоо-хаус набьются чужие люди… Впрочем, офицеры ведь джентльмены, они уважительно отнесутся к ее дому, а командование выделит необходимую прислугу, чтобы готовить еду, следить за порядком… Возможно, Дафна права – они действительно живут в доме, который может послужить фронту.

В долине весна стояла в самой прекрасной своей поре – пышно зазеленели буки, розоватыми точечками цвела птичья вишня[14]. Природа не ведала, что где-то гремит война, и повсюду разбрызгала привычные краски – живые изгороди, поля, рощицы вспыхивают алыми маками, пурпурным ятрышником. В мае повеяло ароматом диких гиацинтов. Разве может созерцание такой красоты не поднимать настроение? Яркие краски вселяют веру в скорые перемены. Аромат розовой клумбы летом принесет новое успокоение, самый поникший дух воспрянет в новой надежде. Даже в «Оленьих рогах» стало повеселее. Неужели ее молитва услышана? Что ж, быть может, покой и мирная тишина нашего Шарлэнда, этой заброшенной деревеньки, помогут приблизить победу…

* * *

Эсси наконец собралась навестить Рут – свою сестру, жившую в пригороде Брэдфорда. Она не могла вспомнить, когда же в последний раз ездила к ней вот так, купив билет на поезд к югу, но Эйса настоял: ей необходимо развеяться, сменить обстановку. Заодно отметит и свое сорокалетие. Они выпьют чаю где-нибудь в кафе, а потом посмотрят какое-нибудь дневное представление. Рут придумала всю программу, за все платила она, и июньский день был прекрасным, трубы над домами и темные улицы вечером плыли в совершенно летнем зное. Эсси была в своем лучшем сером платье, на рукаве пришита черная ленточка в память о Ньютоне. Сельма соорудила модную прическу, сверху приколола лучшую шляпку из черной соломки.

Но радостная легкость не приходила. Эсси никак не могла поверить, что Ньют больше никогда не вернется домой. Казалось, он где-то рядом. Как же ей снова хотелось услышать голос сына.

Однажды утром Молли Фостер шепнула ей в церкви, что знает одну женщину в Совертуэйте, которая умеет разговаривать с духами ушедших. Ей становилось спокойнее, когда она знала, что там, за пеленой скорби, ее сын Сирил счастлив в мире ином. Дама подробно описала его, сказала, что юноша смотрит на нее и называет мамой. Молли напрягла весь свой слух, но Марта Холбек ответила, что голоса могут слышать только отмеченные перстом божьим.

Что думать по этому поводу, Эсси не знала. Вряд ли Эйсе это понравится, не говоря уж о пасторе Ратбоуне, но Молли явно воспрянула духом, снова ходит на встречи Женского института. Если женщина выходит в общество, это хороший знак.

Они обсуждали, как лучше готовить домашнюю птицу и кроликов для рагу, как употреблять картофельную муку – а британская пшеница пусть лучше послужит для армии. Кто-то принес вязальную машину – носки и подшлемники с нее вылетали просто как пирожки, и дамы по очереди осваивали ее. Потом однажды миссис Хант пригласила леди, славившую либеральную политику – она рассуждала о том, как право голоса изменит их жизнь, как важно, чтобы избираемое правительство слышало их голос. Эсси на эти разговоры хотелось лишь закричать: «Да остановите вы эту кровавую войну, пока больше никто не погиб!»

Все говорили о каком-то крупном морском сражении в Северном море – затонуло много кораблей, множество погибших, но армия все же отбросила врага к Ютландии. Она думала обо всех этих мужчинах, лежащих теперь на дне моря, так и пролетел день. Как быстро все забывается – вот и ячменные лепешки, и чай с вареньем у Рут, и экскурсия по ее дому серого камня – половине традиционного особнячка на две семьи, с гостиной, столовой и маленькой кухонькой с газовой плитой, даже туалет у них в доме.

Жизнь Сэма и Рут шла своим размеренным чередом – детей у них нет, никто не шалит, и беспокоиться не о ком. Дом казался таким молчаливым, пустынным, словно даже и нежилым – все так ровно, аккуратно, ни одной вещицы не на своем месте. Забавно, но Эсси ни капельки не завидовала хорошенькому домику своей сестры. Что ж, детишек Господь им не дал, а домик – хоть какое-то утешение взамен, размышляла она.

Рут подарила ей хлопчатобумажную блузку – сиреневую, с мелкими складочками-защипами, и миленький вязаный кардиган для Сельмы, чей день рождения тоже не за горами – в августе.

Сэм Бродбент целыми днями пропадал на фабрике, проверяя качество пряжи и сортировки. С виду дела шли хорошо, но работников не хватало. Почти все молодые мужчины ушли на фронт. Сэм начал уже беспокоиться, удастся ли когда-нибудь восстановить производство. Кое-кто из его коллег – немцев по происхождению, – отсидев небольшой срок, торопился теперь покинуть страну: многие уезжали в Америку, вместе со своими знаниями и деньгами. В Брэдфорде шили форму, ткали сукно. Жизнь здесь была совсем не такой, как в Шарлэнде, – все быстрее, гремят трамваи, шумят дороги, кругом словно какой-то дым. Эсси не терпелось дождаться поезда, который наконец повезет ее обратно на север – туда, где ее дом.

Нет, Рут совсем не походила на городскую мышь, привечавшую деревенскую мышку, в ее отношении к сестре ничто не напоминало известную сказку. Просто Эсси было очень неуютно в таком непривычном для нее месте, она чувствовала себя затерявшейся здесь, невидимой.

Сэм читал «Телеграф», каждый день приносил последние новости. Богатство сделало Рут не такой аскетичной, хотя она по-прежнему следовала их вере. Но вокруг столько соблазнов – кинематограф, театры открыты каждый день, кроме воскресенья, на каждом углу публичные дома, тут и там аромат свежей рыбы с картошкой. Фабричные трубы нависали над городом, давили на Эсси, она чувствовала себя крошечной и ненужной, и куда ни обернешься – кругом одинаково печальные лица и траурные повязки.

Только они успели попрощаться через окно вагона, как на свободное место в купе ворвался молодой мужчина, размахивая газетой.

– Вы слышали? Невероятно! Это просто кошмар! – Все молча глядели на него, а он продолжал потрясать газетой. – Лорд Китченер! Он погиб!.. Подорвался на мине! На дне моря!

Женщина, сидевшая напротив Эсси, в ужасе перекрестилась.

– Значит, мы проиграли войну, – заголосила она. – Что же теперь станется с нами?!

Убедившись, что завладел всеобщим вниманием, мужчина принялся читать вслух:

– «Стало известно, что крейсер напоролся на мину неподалеку от Шотландии. Экипаж покинул судно… шестьсот пятьдесят погибших. Среди них его светлость. Ночь была очень темной, штормило. …Из шлюпок доносились ужасные крики. До скалистого берега добралась лишь горстка людей. Для выяснения обстоятельств гибели судна будет проведено специальное расследование…»

Новость оглушила пассажиров, от станции поезд отъехал при полном молчании. Эсси колотила дрожь. Лорд Китченер – тот самый, который увез от нее сыновей, военный министр, погиб в море. И тут она вспомнила, от кого в прошлый раз слышала это имя: леди Хестер обронила на собрании Женского института. Так, может, и ее муж был с ними?..