Посланник - Дэниел Сильва

Габриэль высунулся в коридор и попросил находившихся там агентов-охранников убедиться, что всякое аудио- и визуальное наблюдение за Шамроном выключено. Тогда он сел на стул возле кровати и, чуть не касаясь губами уха раненого, рассказал ему все. Взгляд Шамрона – по крайней мере на минуту – стал сфокусированным. Когда он задал первый вопрос, перед мысленным взором Габриэля предстал железный человек, вошедший в его жизнь сентябрьским днем 1972 года.

– Ты решил использовать женщину?

Габриэль кивнул.

– Тебе понадобится такая, чья биография выдержит внимательное изучение хорошо оплачиваемого аппарата безопасности Зизи. Ты не можешь использовать никого из наших или еврейку-неизраильтянку. Если Зизи даже заподозрит, что перед ним еврейская девушка, он станет избегать ее. Тебе нужна иноверка.

– Мне нужна американская девушка.

– И где же ты ее возьмешь?

Услышав односложный ответ Габриэля, Шамрон нахмурился:

– Мне не нравится идея брать на себя ответственность за их агента. Что, если прокол?

– А где может проколоться?

– Где угодно, – сказал Шамрон. – И ты это знаешь не хуже меня.

Шамрон, казалось, вдруг устал. Габриэль приглушил свет ночника.

– Чем это ты собрался заняться? – спросил Шамрон. – Читать мне на ночь?

– Я посижу с вами, пока не заснете.

– Это может сделать и Джила. А ты иди домой и отдохни немного. Отдых тебе понадобится.

– Я еще немного побуду.

– Иди домой, – настоятельно повторил Шамрон. – Там тебя ждет тот, кому не терпится повидаться.

Через двадцать минут, когда Габриэль свернул на Наркисс-стрит, он увидел, что в его квартире горит свет. Он оставил свою «шкоду» за углом и тихонько пробрался в дом. Проникнув в квартиру, он почувствовал сильный запах ванили. Кьяра сидела, скрестив ноги, на его столе в ярком свете галогенных рабочих ламп. Она оглядела Габриэля, когда он вошел, затем снова обратила взгляд на некогда тщательно обставленную гостиную.

– Мне нравится, как ты обошелся со всей мебелью в квартире, Габриэль. Пожалуйста, скажи мне, что ты не отдал нашу кровать.

Габриэль отрицательно покачал головой, затем поцеловал ее.

– Как долго ты пробудешь в городе? – спросила она.

– Я уезжаю завтра утром.

– Как всегда, я подстроилась идеально. И как долго тебя не будет?

– Трудно сказать.

– А ты можешь взять меня с собой?

– Не в этот раз.

– Куда же ты едешь?

Габриэль спустил ее со стола и выключил свет.

– Мне нужен Ван Гог, Джулиан.

– Всем он нужен, баловень.

Ишервуд отвернул рукав пальто и взглянул на часы. Было десять часов утра. Обычно в это время он уже был в своей галерее, а не прогуливался по берегу озера в парке Сент-Джеймс. Он на минуту приостановился, глядя на флотилию уток, скользивших по спокойной воде к островку. А Габриэль, воспользовавшись этим, окинул взглядом парк, проверяя, не следят ли за ними. Затем он подцепил Ишервуда под локоть и направил его к Хорс-Гардс-роуд.

Они казались очень неподходящей парой, фигурами с разных картин. Габриэль был в темных джинсах и замшевых спортивных башмаках, в которых он бесшумно ступал. Он шел, засунув руки в карманы кожаной куртки, пригнув плечи и безостановочно зыркая зелеными глазами по парку. А Ишервуд, старше Габриэля на пятнадцать лет и на несколько дюймов выше, был в темном, в белую полоску костюме и шерстяном пальто. Седые волосы прядями лежали сзади на воротнике пальто и подпрыгивали при каждом шаге длинных ног. Джулиан Ишервуд почему-то производил впечатление человека, который неуверенно держится на ногах. И Габриэль всегда вынужден был сдерживать желание протянуть руку и поддержать его.

Они знали друг друга тридцать лет. Чисто английская фамилия Ишервуда и общественное положение в Англии скрывали тот факт, что он вовсе не был англичанином. Британцем по национальности и паспорту – да, но немцем по рождению, французом по воспитанию и евреем по вере. Лишь горстка верных друзей знала, что Ишервуд появился в Лондоне ребенком-эмигрантом в 1942 году, перенесенным парой пастухов-басков через заснеженные Пиренеи. Или что его отец Самуил Исакович, известный в Париже торговец предметами искусства, был умерщвлен в лагере смерти Собибор вместе с матерью Ишервуда. Еще кое-что Ишервуд держал в тайне от своих конкурентов в лондонском мире искусства… да и почти ото всех. По лексикону, принятому в Конторе, Джулиан Ишервуд был sayan – добровольным помощником евреев. Он был завербован Ари Шамроном для единственной цели – помочь создать и поддерживать прикрытие для одного особого агента.

– Как поживает мой друг Марио Дельвеккио?

– Исчез бесследно, – сказал Габриэль. – Надеюсь, мое появление не создаст вам проблем.

– Абсолютно никаких.

– Никаких слухов на улице? Никаких неприятных вопросов на аукционах? Никаких визитов сотрудников «МИ-5»?

– Вы что, спрашиваете, считают ли меня в Лондоне израильским шпионом-отравителем?

– Именно об этом я вас и спрашиваю.

– На этом фронте все спокойно, но мы ведь никогда не афишировали наши отношения, верно? Это нам не свойственно. Вы ведь ничего не афишируете. Вы один из четырех лучших реставраторов в мире, и никто не знает, кем вы на самом деле являетесь. А вот это жаль.

Они подошли к углу Грейт-Джордж-стрит. Габриэль свернул направо, на Бёрдкейдж-уок.

– Кто знает о нас в Лондоне, Джулиан? Кто знает, что вы были профессионально связаны с Марио?

Ишервуд посмотрел вверх на мокрые деревья вдоль тротуара.

– На самом деле очень немногие. Ну, конечно, Джереми Крэбби от Бонхэма. Он все еще злится на вас за Рубенса, которого вы утащили у него из-под носа. – Ишервуд положил длинную костлявую руку на плечо Габриэлю. – У меня есть на него покупатель. Теперь остается лишь получить картину.

– Я покрыл ее лаком вчера, прежде чем уехать из Иерусалима, – сказал Габриэль. – Я воспользуюсь нашими подставными перевозчиками и постараюсь доставить ее сюда как можно быстрее. Вы сможете получить ее к концу недели. Кстати, вы должны мне сто пятьдесят тысяч фунтов.

– Чек уже послан по почте, баловень.

– Кто еще? – спросил Габриэль. – Кто еще знает про нас?

Ишервуд сделал вид, будто думает.

– Этот гнус Оливер Димблби, – сказал он. – Вы помните Оливера. Я представил вас однажды ему у Грина, когда мы были там на ленче. Табби – мелкий торговец с Кинг-стрит. Однажды пытался перекупить мою галерею.

Габриэль вспомнил. Где-то у него по-прежнему лежит вычурная золотая визитная карточка, которую Оливер всучил ему. А сам едва смотрел в его сторону. Такой он был, этот Оливер.