Дети Нового леса - Фредерик Марриет

– О, дичь теперь редкость, давненько у меня ее не было, – явно заинтересовался предложением мастер Эндрю. – Последний раз мне Якоб и привозил. Стало быть, Эдвард, как понимаю, ты не из этих парламентских лесников?

– Бить дичь для Круглоголовых я не охотник, – внес полную ясность мальчик.

– Вот это по-нашему, юноша. Верно все говоришь, – одобрительно произнес хозяин гостиницы. – Ну да честь у тебя фамильная. Все Армитиджи таковы. Настоящие люди чести. В скольких уж поколениях верность Беверли стойко несут. Вот только из Беверли никого уже не осталось. И корни выкорчевали, и ствол срубили. Жуткая это история. Ну да не будем здесь продолжать, – сказал он, несмотря на то что его сотрапезники давно уже удалились. – Как говорится, у стен ведь тоже бывают уши.

И он увел их к себе в каморку, где между ним и Эдвардом вскоре был заключен договор. Эдвард на протяжении всего охотничьего сезона поставляет ему оленину. Но возить ее в город теперь опасно, и он должен оповещать мастера Эндрю каждый раз, как у него появится очередная добыча. Едва это произойдет, к Эдварду будет отправлен доверенный человек, который под покровом ночи обменяет в условленном месте товар на деньги. Сделку скрепили рукопожатием, и Освальд повел мальчика по городским лавкам, чтобы приобрести необходимый товар. Легкую кладь они брали с собой и шли дальше, а все тяжелое, расплатившись, оставляли на месте, чтобы потом, по пути домой, погрузить на повозку. Среди прочего Эдварду требовались свинец для отливки пуль и порох. Освальд повел его к оружейнику. Там, изучая ассортимент, мальчик увидел вдруг на стене, где было развешано самое разнообразное оружие, саблю, которая показалась ему знакомой.

– Что это? – задал Эдвард вопрос продавцу, отмерявшему для него заказанное количество пороха.

Тот, оторвавшись от своего занятия, глянул на стену с оружием.

– Да это, собственно, не совсем мое. И продать вроде бы не могу, и хозяину возвратить нет возможности. Мне принес ее отполировать и почистить один из людей полковника Беверли, а после ее не забрал. Полковник с войны не вернулся. Дети его вместе с домом сгорели. Кому возвращать-то теперь? А сабля, видать, полковнику принадлежала. Там на эфесе выгравированы его инициалы. Долго я с ней возился. Привел в идеальное состояние. Счет за работу им выписал. Ну да что говорить, – махнул он рукой. – Пропали мои усилия. Вот голову и ломаю: то ли продать ее, то ли пускай еще повисит.

Он умолк. Юный Беверли тоже какое-то время не мог говорить, справляясь с нахлынувшими на него чувствами. Наконец он взял себя в руки и произнес:

– Давайте начистоту. Я и моя семья издавна связаны с Беверли, и мне было бы очень горько отдать реликвию их семьи в совершенно чужие руки. Поэтому предлагаю прямо сейчас оплатить вам просроченный счет, а вы после этого отдадите мне саблю. Со своей стороны обещаю, что тотчас ее возвращу, если появится кто-то из Беверли и предъявит свои права.

– Золотые слова! – воскликнул Освальд. – И как сказал-то. Словно по писаному.

– Мне они тоже как-то, вы знаете, по душе. – Оружейник еще до конца не верил своему счастью. – Только вы мне уж оставьте, пожалуйста, свое имя и где вас найти, – хотелось ему на всякий случай подстраховаться.

Юный Беверли охотно откликнулся на его пожелание, а Освальд Патридж, на правах старшего друга, удостоверил подлинность его слов. После этого счет был оплачен и подписан, а счастливый обладатель сабли поторопился на улицу.

– Теперь уж я не расстанусь с ней, пока жив! – крепко прижал он к груди драгоценную находку.

– И я уверен, не посрамишь ее, – с пафосом произнес Освальд Патридж. – Только не говори так громко. Город кишит парламентскими и их шпионами. Тебе еще что-нибудь в магазинах требуется?

– Да-а… – замялся Эдвард. – Вроде бы ничего. Может, правда, мне Элис что-то еще говорила, но я, признаться, как саблю увидел, обо всем остальном позабыл. Думаю, мы вполне можем уже грузить на Билли покупки.

В гостинице Эдвард направился к мастеру Эндрю, чтобы обсудить с ним еще кое-какие детали поставок, а Освальд, пристроив саблю на дно повозки, начал запрягать Билли. Рядом остановился совершенно ему незнакомый мужчина. Какое-то время он молча глядел в повозку, затем воскликнул:

– Ба! Да это же сабля прежнего моего господина, полковника Беверли! Я мигом ее признал. Самолично отнес ее по его приказу к Филипсу, оружейнику.

– Да неужели? – насторожился лесник. – Как же, позволь узнать, твое имя?

– Бенджамин Уайт, – с важным видом представился незнакомец. – Служил в Арнвуде конюхом, покуда там не сгорело. А теперь вот уж здесь.

– И чем же теперь занимаешься? – полюбопытствовал Освальд.

– В пабе работаю на Фиш-стрит. За стойкой, – кисло проговорил Бенджамин.

– Ну, коли ты бывший конюх, постой-ка и подержи коня, а я в гостиницу за поклажей сбегаю, – протянул ему повод Освальд.

– Постоять-то я постою, – дурашливо ухмыльнулся тот. – Только ты вот сперва мне скажи, отколь у тебя эта сабля?

– Вернусь, тогда и узнаешь, – поторопился уйти в гостиницу лесник.

Там он направился прямиком к Эдварду и рассказал о встрече с бывшим слугой, добавив, что не советует ему выходить, пока этот Бенджамин не уберется восвояси.

– Совершенно правильно, Освальд, – кивнул ему юный Беверли. – Только прежде чем от него избавитесь, узнайте, пожалуйста, может, он знает, где похоронена моя тетя и куда разошлись остальные слуги? Вдруг они тоже в Лимингтоне?

– Я постараюсь, – пообещал лесник, и Эдвард вернулся в каморку хозяина.

Освальд, подхватив часть покупок, пошел во двор, где рассказал Бенджамину, что саблю у оружейника выкупил внук покойного старика Армитиджа.

Бывший конюх выпучил на него глаза.

– А я и не знал, что у него внуки есть, и про то, что он помер, впервые слышу.

– Ты мне лучше скажи, куда делись все эти служанки из Арнвуда? – перешел к тому, что хотел сам выяснить, Освальд.

– Это уж кто из них как. Агата вышла за одного солдата и с ним уехала в Лондон.

Бенджамин было умолк и снова весьма-таки тупо воззрился на саблю, но Освальд немедленно подстегнул его новым вопросом:

– А остальные?

– Кухарка к своим друзьям убыла куда-то за десять миль от Лимингтона, и больше о ней с той поры ни слуху ни духу. Ну и была там Марта еще такая, – на глуповатой физиономии Бенджамина отразились смущение, злость и обида. – Эта вообще вертихвостка. Как в городе оказалась, тоже вояку себе нашла, вышла замуж и укатила вместе с Агатой в Лондон. Знай я заранее, сколь она записная кокетка, нипочем бы тогда не вывез ее с собой. Пусть лучше в доме с детьми бы горела.

– А пожилую леди, выходит, убили? – торопливо осведомился лесник, опасаясь, что Бенджамин долго еще способен распространяться о своей личной драме.

– Да скорее сама убилась, – хмыкнул бывший слуга.