Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 1 - Петр Александрович Дружинин

ЦК стенографистки имели отнюдь не филологическое образование, да и специфика каждодневной работы могла отражаться на восприятии ими отдельных слов и речевых оборотов, которые, будучи записанными по ходу заседания в краткой форме, при машинописном воспроизведении могли представать уже несколько иначе.

На примере стенографирования выступления П. С. Попкова можно наблюдать более серьезные метаморфозы:

Как видно из сопоставления, даже если закрыть глаза на серьезную смысловую разницу между словами «разговор» и «сговор», из стенограммы с какой-то целью (как минимум для придания целостности выступлению Попкова) были изъяты реплики Жданова, Саянова и самого Левоневского. Причем, как можно заключить из сути изъятий, в результате оказалась усилена позиция Попкова (и, соответственно, Ленинградского обкома и горкома) в противовес писателям, тогда как у самих писателей были на этот счет серьезные возражения.

Таким образом, эта хрестоматийная стенограмма, даже на крохотных цитатах из которой, как на трех китах, базируется множество различных выводов и смелых предположений в обширной литературе вопроса (некоторых мы коснемся ниже), не может приниматься как бесспорный источник точных слов ораторов, а потому и все построения на ней должны рассматриваться с оговорками и особенностями, свойственными именно стенограмме, а не дословной записи.

Если же говорить о ходе заседания, то дошедшие до нас свидетельства по-разному трактуют не только очередность, но и содержание выступлений. Таких свидетельств четыре: собственно указанная стенограмма, конспект участника заседания Д. Левоневского, воспоминания участника заседания П. И. Капицы[261], а также запись рассказа присутствовавшего там В. Вишневского, сделанная сотрудником редакции «Правды» Л. К. Бронтманом в августе 1946 г.[262]

Началось обсуждение десятиминутным протокольным докладом начальника Управления пропаганды и агитации Г. Ф. Александрова, по сути повторившего в несколько иной композиции основные положения служебной записки Жданову от 7 августа[263]. Александров и другие выступавшие подходили для доклада к столу президиума (отдельной трибуны для выступлений в тот день не использовалось), все остальные – не имевшие слова для выступления – подавали реплики с мест.

Основным было выступление Сталина, который разразился более чем десятиминутной отповедью во второй половине обсуждения, перед перерывом, когда «провинившиеся» уже выступили и началось подобие прений. Речь Сталина отсутствует в опубликованной стенограмме ЦК, но в разных вариантах, кроме отредактированной машинописи в личном архиве Сталина, имеется в трех упомянутых источниках; все три варианты схожи, но наиболее полный – был схвачен основной смысл – зафиксирован в записи Левоневского:

«Журналы не могут быть аполитичными. Некоторые думают, что политика дело правительства и ЦК. Написал человек красиво, и все. А там есть плохие, вредные места, мысли, которые отравляют сознание молодежи. В этом у нас и расхождение с писателями, занимающими руководящие посты в журналах. Мы требуем, чтобы наши писатели воспитывали молодежь идейную, а Зощенко – проповедник безыдейности. Почему я недолюбливаю людей вроде Зощенко? Потому что они пишут что-то похожее на рвотный порошок. Можем ли мы терпеть на посту руководителей людей, которые это пропускают в печать.

Советский строй не терпит безыдейности.

Зощенко пишет, другие заняты, мало пишут. Вот он и “воспитывает”, а все это называется аполитичным отношением со стороны руководителей.

Второе, мы видим, что отношения внутри редакции не политические, а приятельские. Из-за аполитичности в результате ее пропускают гниль. Все это идет за счет правильного воспитания молодежи. Спрашивается, что выше? Ваши приятельские отношения или вопросы воспитания?

Человек, который не способен сам себя раскритиковать, такой человек не может быть советским человеком, руководителем – он трус. У него нет мужества, он боится сказать правду о себе, он боится критики. А мы приветствуем такую критику. Болезнь запускать нельзя – чем скорее и быстрее будет обнаружена болезнь, тем лучше. Критику надо встречать мужественно. Вечером подводить итоги за каждый день, а не мог ли я сделать лучше? Только при этих условиях можно совершенствоваться.

Этого тоже не хватает у наших руководителей литературы. Практически, что вытекает из вышесказанного, – есть ответственный редактор, есть и безответственный, а кто главный? Кто отвечает за направление журнала?

Должен быть главный редактор и при нем редакционная коллегия. У него и редколлегии должно быть чувство ответственности перед государством и партией. Нужно, чтобы редактором был человек, который имеет моральное право критиковать писателей, а если вы посадите туда олуха царя небесного, то ничего не получится. Нужен авторитетный человек. Пусть он скажет, что плохо и что хорошо, и чтобы ему поверили. Это поможет писателям улучшить работу. Чтобы это был человек, способный критиковать и помогать молодым. Не может быть правилом – никого не обижать. Если у Ахматовой есть чепуха, а у вас нет мужества прямо про это сказать, зачем поэтессу-старуху приспосабливать к журналу. У нас журнал – не частное предприятие. Есть в Англии лорды, которые содержат журналы, а у нас журнал государства, журнал народа, и он не имеет права приспосабливаться к вкусам людей, которые не хотят признавать наш строй. А кто не хочет перестраиваться, например Зощенко, пускай убирается ко всем чертям. Не нам же переделывать свои вкусы, не нам же приспосабливать свои мысли и чувства к Зощенко и Ахматовой. Пусть уж они перестраиваются сами.

Разве Анна Ахматова может воспитывать?

Разве этот балаганный рассказчик, писака Зощенко, может воспитывать?

Надо, не считаясь с авторитетом Зощенко и других, сказать им правду в глаза. Поэтому нужно и редакторов таких подобрать, которые считались бы с интересами государства. ‹…›

Что касается тех, кто возвращается с фронтов, – мы не должны их ставить на литературный пьедестал: ведь среди них есть и такие, что пишут плохо. Пусть это не смущает – не на ордена надо смотреть, а на то, как и что пишут.

Когда пишешь – учись уважать людей, а не научишься – и сам не будешь уважаем.

Вы думаете, они на фронте многому научились? У нас 12 с половиной миллиона стояло под ружьем, разве можно предположить, что они все ангелы? Пишешь хорошо – почет и уважение. Плохо – учись писать лучше.

Сталин закончил свою речь и остановился за спиной А. Жданова. Все заседание он ходил в мягких сапожках позади трибуны и президиума, чем явно смущал ораторов. Набив трубку табаком, он так и не закурил ее, ограничившись вдыханием запаха. Присутствующие заметили, что в руках у него не было никакого конспекта, говорил он раздумчиво, с привычными большими паузами»[264].

Стенограмма выступления Сталина в виде уже отредактированной машинописи, отложившейся в личном фонде вождя, был впервые опубликован в 2003 г.[265] и