Россия в годы Первой мировой войны. Экономическое положение, социальные процессы, политический кризис - Ю. Петров

Сгладить ружейный, пулеметный, орудийный, снарядный, патронный и прочие «голоды» своей действующей армии путем наращивания самостоятельного производства России удалось лишь к концу 1916 г. Однако и после этого ее активность на внешних рынках вооружений и военных материалов продолжала нарастать. Соответственно этому на место лидерства России в Антанте пришел рост ее финансовой и военно-технической зависимости от союзных держав («мы — кредиторы, благодетели, Россия — должники, просители» — так, по свидетельству русского очевидца, оценивали ситуацию союзники), усугубленный ее военными неудачами 1915 г. и падением престижа центральной власти все более заметным участием в государственных делах придворной камарильи и ее ставленников. Один из них, А.Д. Протопопов, в июле 1916 г. в свою бытность еще товарищем председателя Государственной думы и незадолго до назначения министром внутренних дел участвовал в неофициальных консультациях с представителем германского правительства в Стокгольме по вопросу о сепаратном мире России с Германией. «К правительству, наиболее влиятельным членом которого состоит политический оборотень, шалый перебежчик из Государственной думы Протопопов, — вспоминал настроения английских правящих кругов в конце 1916 г. российский поверенный в делах в Лондоне К.Д. Набоков, — ни доверия, ни уважения быть не могло».

В третий период войны Российская империя вступила под флагом борьбы до победного конца в прежнем «священном единении» с союзниками по Антанте и с задачей вернуть территории, захваченные неприятелем в предшествующем, 1915 г. Практика войны показала необходимость еще более тесной интеграции не только в военной и военно-технической, но также в военно-политической, финансово-экономической, транспортной сферах. «Чувствовалось уже, хотя смутно, что для достижения победы понадобится напряжение всех сил всех союзников, свидетельствовал дипломат Набоков. Этим определялись и взаимоотношения союзников, начинавших уже с крайней чувствительностью относиться к малейшим признакам “упадка энергии” друг у друга». Однако проблемы финансово-экономического взаимодействия стран Антанты обсуждали лишь две конференции в Париже в январе 1915 г. и в Лондоне летом 1916 г.; идея регулярных встреч глав правительств и министров иностранных дел так и не была осуществлена, а текущие финансовые и транспортные проблемы улаживали заграничные «агенты» Министерства финансов вместе с руководителем финансового ведомства П.Л. Барком и адмирал, глава русского межведомственного Совещания по морским перевозкам, в ходе своих поездок в Западную Европу. В логику все более заметного вмешательства российских общественно-политических объединений в дела государственной обороны и в решение международных проблем вписались визиты в союзные страны весной 1916 г. делегаций российских журналистов и парламентариев, призванные углубить взаимные симпатии и доверие в рамках Антанты, продемонстрировать крепость союзнических уз, а также подтвердить солидарность самих русских партий в доведении войны до победы.

На поле брани взаимодействие союзников стало принимать форму непосредственного боевого сотрудничества. В 1916 г., по просьбе союзного командования, Россия направила в оперативное подчинение французского Генштаба четыре «особые» пехотные бригады общей численностью около 50 тыс. штыков. Не так давно, в начале войны, подобная акция признавалась русским верховным командованием «невыполнимой». Русские солдаты доблестно сражались с немцами во Франции, приняв участие в одной из крупнейших битв мировой войны за Верден, и на салоникском фронте. Осенью 1916 г. русская Ставка в помощь неудачно вступившей в войну Румынии направила на румыно-австрийский фронт три армии (49 пехотных и 13 кавалерийских дивизий), которым вместе с двумя румынскими под общим руководством генерала В.В. Сахарова к январю 1917 г. удалось остановить австро-германское наступление, продолжавшееся непрерывно два месяца. В свою очередь, в русской армии с зимы 1915/1916 г. воевали английский и бельгийский бронеавтомобильные отряды, группа французских летчиков и воздушных наблюдателей; Балтийский флот пополнило соединение британских подводных лодок.

Осенью 1915 г. для совместной борьбы с неприятельским шпионажем, контрабандой и пропагандой в Париже было образовано «Союзническое бюро», в которое вошли представители союзных военных миссий при французской Главной квартире. В петроградском Генштабе рука об руку с русскими коллегами трудились офицеры военной разведки из Франции, Великобритании и Италии. После изучения, систематизации и обработки сведений своих «дальней» и войсковой разведок (задания тайной агентуре вырабатывались совместно), а также материалов открытой печати они направляли их в ГУГШ, в союзные Генштабы и в русскую Ставку. Морское командование союзников также обменивалось разведывательной информацией. Шифровальные книги, обнаруженные русскими моряками на наскочившем на камни на Балтике в августе 1914 г. германском крейсере «Магдебург», были безотлагательно переданы союзникам, которые с их помощью знакомились с секретной радиоперепиской немецкого ВМФ. «Всю войну, — вспоминал русский военный моряк-фронтовик, — наша служба связи читала радио противника, как свои собственные, и даже союзников информировала о намерениях и передвижениях немецкого флота, а о нас немцы не знали ничего».

На сухопутных театрах первая половина 1916 г. прошла в затяжных, в основном позиционных боях, в ходе которых успех переходил от одного блока к другому, не давая явного перевеса ни одной из сторон. Лишь летнее наступление русского Юго-западного фронта в Галиции и Буковине, известное как «брусиловский прорыв», и почти одновременная с ним наступательная операция франко-английских войск на р. Сомме, несмотря на огромные потери армий Антанты, позволили им перехватить стратегическую инициативу. Дали плоды усилия стран Согласия по наращиванию своего военного потенциала. К январю 1917 г. в их действующих армиях состояло 425 дивизий (из них 202 русских) против 331 дивизии у неприятеля, при общей численности вооруженных сил в 27 млн. человек против 10 млн. у стран германского блока. Годом раньше это соотношение выглядело как 365 дивизий у Антанты против 286 у ее противников (соответственно, 18 млн. под ружьем против 9 млн.). Между тем в самой России нарастала усталость от войны. Страна, а за ней и армия погружались в хаос. С начала военных действий личный состав фронтовых частей успел смениться 4-6 раз. Вновь прибывавшие запасные несли на передний край «революционную заразу», армия начала разлагаться, ее боеспособность стремительно падала. Антиправительственные и антивоенные настроения, упадок дисциплины как массовое явление стали наблюдаться и в сухопутных войсках (здесь это проявлялось в братаниях с противником[61], дезертирстве, убийствах своих офицеров), и на флоте.

Долгожданный решающий перелом в войне командование Антанты связывало с весенне-летней кампанией следующего года. На 4-й межсоюзнической конференции в Шантийи в ноябре 1916 г. французское военное руководство предложило союзникам, продолжая сдерживать немцев в направлениях Соммы и Вердена и австрийцев у Изонцо, начать подготовку «мощных и плодотворных» наступательных операций весной 1917 г. на всех трех европейских фронтах одновременно. Предложения французов получили единодушное одобрение, и это вновь наполнило оптимизмом русское командование и правящие круги. На исходе 1916 г. в приказе верховного главнокомандующего по армии и флоту царь подчеркнул, что разговоры о мире преждевременны, коль скоро «враг еще не изгнан из захваченных им областей», а исторические задачи России в войне «обладание Царьградом» и создание в своем составе «свободной Польши» пока не решены. «В военном отношении, технически, мы сильнее, чем когда-либо, утверждал он в январе 1917 г. скоро, весною, будет наступление, и я верю, что Бог даст нам победу, а тогда изменятся и настроения» в стране. Начальник штаба Ставки генерал Алексеев предсказывал, что в ходе грядущего наступления немцы будут «буквально сметены, засыпаны нашими снарядами» и не смогут выдержать «феноменальной мощи» русского огня. Великий князь Сергей Михайлович, полевой генерал-инспектор артиллерии, также считал, что весной 1917 г., как никогда хорошо подготовленные и оснащенные русские войска разобьют врага, правда, «если тыл не свяжет свободу наших действий» спровоцированной немцами революцией.