Дочка людоеда, или Приключения Недобежкина [Книга 2] - Михаил Гуськов

— Альбина Молотилова! — вскрикнул арестант, вспомнив имя партнерши пары номер двадцать один из Томска. — Как вы здесь очутились? Это вас Агафонов привел?

— Тсс! — прижала палец к губам юная особа с кошачьими глазами. — Я не Альбина Молотилова, мое имя не имеет значения. И хоть мы хорошо знакомы, вы едва ли меня узнаете, зато я знаю о вас все. Я пришла, чтобы увести вас отсюда.

Незнакомка взяла Недобежкина за руку и повела к железной двери.

— Стоп, стоп, гражданочка! — остановил ее Недобежкин, но не вырвал руку. Что-то в глазах девушки действительно показалось очень знакомым.

— Я зарекся совершать необдуманные поступки! — воскликнул он. — Я и так, действуя по первому побуждению, оказался в тюрьме, если и дальше так пойдет, я окажусь…

— На свободе! — договорила незнакомка — Пойдемте!

— Нет, нет, минуточку! — сопротивлялся арестант. — Меня должны вызвать на свидание с Завидчей, и, кроме того, я дал слово участвовать в Олимпийских играх. Может быть, мне посчастливится стать олимпийским чемпионом по каратэ, я только что выиграл полуфинальную схватку.

— Аркадий, ну посмотри мне в глаза, — девушка перешла на «ты» и подставила ему свое лицо и широко раскрыла свои огромные изумрудные глазищи. — Как, по-твоему, желаю я тебе хоть капельку зла?

Аспирант и в самом деле с интересом заглянул ей в глаза, пытаясь прочесть в них тайну добра и зла но нашел только, что зрачки у девушки были не точками, а двумя вертикальными черточками, как у кошек. Особого добра в них не просматривалось, хотя глаза были очень приятными. Аспирант глядел в них довольно долго, пока девушка сама не встряхнула тяжелыми черными волосами. Недобежкин как бы очнулся от животного гипнотизма ее взгляда и ответил:

— Ни капельки зла вы мне не желаете, но из тюрьмы я все равно никуда не пойду. Мне здесь нравится, здесь, если ты в одиночной камере, ни о чем думать не надо.

— Аркадий, не глупите, — незнакомка говорила быстро и проникновенно. — Подумайте сами, убитого вами старика звали Ангий Елпидифорович, Завидчую зовут Элеонора Константиновна. Если она скрывает отчество, значит, она мошенница. Вы втрескались в нее по уши, она вас просто обворожила. Если вы не избавитесь от наваждения, погибнете. Сумочка Ангия Елпидифоровича у меня. Я знаю, где ваши драгоценности и как их вернуть вам, только пойдемте со мной. Я, честное слово, люблю вас, Аркадий, и мне от вас ничего не надо, кроме одного — чтобы вы были счастливы.

Девушка потянула его за руку.

— Да кто вы и откуда вы знаете про сумочку Ангия Елпидифоровича? — вскрикнул потрясенный Недобежкин. — Отвечайте!

— Не могу! — вдруг упрямо нахмурилась его похитительница.

— Тогда я с вами не пойду, вы тоже мошенница: взяли на бальных танцах чужое имя, подозреваю, что настоящую Альбину Молотилову и ее партнера замуровали в каком-нибудь подземелье, если не похуже. Соперничаете с Завидчей. Говорите, кто вы и откуда вы все про меня знаете?

— Аркадий, доверьтесь мне, иначе вы погибнете Зачем вы согласились участвовать в Олимпийских играх? Пойдемте! — девушка силой потянула его за собой, но тут железная дверь камеры, заскрежетав, начала открываться и незнакомка, мгновенно нахлобучив себе на голову бараний треух, исчезла то ли в отворившихся дверях, в которых скова появился капитан Агафонов, то ли рассосалась в воздухе — этого Недобежкин, обернувшийся на звук несмазанных петель и скрип засовов, не успел доподлинно отследить.

— Недобежкин, на свидание! — объявил Агафонов, находящийся под впечатлением поединка Аркадия с Линь Чунем и только что давший подписку о неразглашении тайны проведения Первых Всемирных тюремных Олимпийских игр. — Недобежкин, может быть, все-таки переоденетесь, я вам спец-комплектик самый новый принес, особый, для генеральско-цековского состава, в таком не то, что срок отбывать, на прием в посольство выйти не стыдно. Примерите, нет? Ну, как хотите. Я вам на табурете оставлю.

Если до победы над Линь Чунем Недобежкина сопровождали четыре автоматчика, то теперь их было восемь, в руках у одного из них, того, что держался поодаль, был небольшой голландский гранатомет с копьевидной миной, похожей на нарядное навершие новогодней елки. Капитан Агафонов встал по правую руку от арестанта номер один, и процессия двинулась в административный корпус. На этот раз на всем путч следования не попалось ни одного случайного арестанта и даже никого из охранников. Недобежкина привели в уютное помещение, где и потолки были выше и стены, хоть и выкрашенные вроде бы той же тюремной краской, но какого-то необыкновенно благородного оттенка Даже решетчатые и бронированные двери, которыми пересекалось это отделение тюрьмы, были изготовлены словно бы не на заводе металлоизделий, а в ювелирной мастерской.

— Правительственный специзолятор, для них! — шепнул Агафонов, показывая глазами в потолок. — Все как на даче американского президента Стены, стекла бронированные, все равно что броня правительственного ЗИЛа.

Охранники остались за ювелирными дверями, только тот, что был с гранатометом, продолжал следовать за аспирант-арестантом.

— Дальше мне нельзя! — прошептал Агафонов, сдавая арестанта уже знакомому очкарику с неприятным ледяным лицом.

«Ледяной» открыл перед Аркадием дверь и ввел его в просторное помещение будуарно-чиновничьей меблировки с видом на тупик Минаевского проезда. Под хрустальной люстрой был сервирован стол с шампанским и красной икрой, оранжевым светились апельсины в двух вазах, значит, предполагалось несколько человек гостей.

— Я вас оставлю. Эта зала для конфиденциальных бесед с глазу на глаз. Используется также для секретных дипломатических переговоров, — пояснил «ледяной» и, еще крепче сжав бритвы губ, вышел в противоположную дверь, оставив Аркадии одного.

Не успел аспирант-арестант подойти к окну, чтобы полюбоваться пейзажем, как его позвал знакомый мелодичный голос. Аркадий вздрогнул, все у него в груди всколыхнулось. Он и не подозревал, что в его душе такое море чувств. О, женские голоса! И почему так бывает на свете, что один голос нас оставляет равнодушными, а другой волнует. И как так может быть, что у одной женщины в груди словно бы кто-то равнодушно бряцает в бубен, а чуть разозли ее, начинает оглушающе бить в медные тарелки, а у другой женщины словно Паганини играет на скрипке или даже ангел на арфе, так бы слушал и слушал, неважно, какие слова произносят губы, лишь бы переливалась и текла мелодия звуков.

Голос у Завидчей состоял из тысячи скрипок и арф и звучал, как большой симфонический оркестр. Некоторые ее мысля словно бы озвучивал орган кафедрального собора, а некоторые — хор древнегреческой трагедии, но иногда, как сейчас, звучало что-то камерное и проникновенное, наподобие трио для флейты с виолончелью и контрабасом.

— Аркадий! — воскликнула Элеонора. — Ты в тюрьме, мое сердце разрывается! Я сделаю все для того, чтобы спасти тебя. Следователь посвяти меня в твое дело. Тебе инкриминируют убийства, разрушение государственной собственности, разбой, коррупцию. Тебе, молодому оторванному от мира ученому! Это не укладывается в моем мозгу. Ты — юный поклонник бальных танцев. Поэт! Я не верю ни одному их слову. Все это безумное недоразумение.