Грех бессмертия - Роберт МакКаммон

К черту эти леса, подумал он. Я попытаю счастья на дороге. Этот парень, Дэн, вероятно, сумасшедший. Вифаниин Грех. Что это за имя для населенного пункта. Что, к дьяволу, было известно этому парню Дэну? Он изогнул шею, высматривая знакомую ленту асфальта. Прямо перед ним стояла группа деревьев, темная и бесформенная.

Он шагнул вперед.

И слишком поздно понял, что это было.

Это была не листва, нет. Не листва, но…

В следующее мгновение что-то проревело таким вызывающим криком, от которого едва не лопнули его барабанные перепонки, и заставило отшатнуться назад, его сердце сжималось от холодного абсолютного страха. Тварь прыгнула вперед, поднимаясь, выпрямляясь на своих задних ногах, перевитых мускулами, как бечевками. Ее передние лапы колотили по небу, и лунный свет высвечивал похожие на поршни копыта, отражаясь в красных раздувшихся глазах, расположенных по обе стороны от массивной треугольной головы.

Нервы Мускатного Джона натянулись до предела. Лошадь. Ужасная, как божество, огромная угольно-черная лошадь.

И нечто еще более ужасное верхом на ней.

Человеческая фигура, одна рука которой погружена в коротко остриженную гриву. Глаза, неподвижно уставившиеся на него с призрачного лица и горящие синим электрическим светом, словно бы высвободили страх, кипевший в горле Джона, выдавили вопль, который разрывал его голосовые связки. Он крутился на месте, его кожу покалывало. Еще одна темная тень. И еще одна. И еще. Они окружали его. Их глаза теперь горели словно раскаленные печки, излучая ультрафиолетовый свет, полный страшной, ужасающей ненависти. Тончайшие одеяния облегали их тела, раскрашенные луной в серебряный цвет, и в этот момент Джон осознал, что ступил туда, где время остановилось, и если бы ему удалось каким-нибудь образом вырваться из этого кольца и добежать до дороги, то ее могло там не оказаться, как могло бы не оказаться на месте Колвера или Эльморы. На этих огромных черных лошадях сидели верхом фигуры, казавшиеся человеческими, но они не были людьми. Нет, они больше не были людьми. Они были тварями из ночных кошмаров с жуткими намерениями.

Нога Джона зацепилась за древесный корень; он пошатнулся и упал, окончательно придавленный тяжестью своего рюкзака. Пустые бутылки позвякивали. Он вытянул вперед руки, прося милосердия, поднялся на колени, на его лице выступили капельки пота. Все капельки до единой отражали лунный свет, скатываясь и поблескивая на его бороде. Сердце бешено колотилось. Всадники вокруг него безмолвствовали, но лошади громыхали, словно грозовой гром за сотни миль отсюда. Их немигающие глаза жгли его душу.

Он попытался обрести голос и нашел его запрятанным в глубочайшей пещере внутри себя.

— Кто вы? — прошептал он. — Кто вы?

Они ничего не ответили. Он слышал их дыхание.

— Пожалуйста, — сказал он ломающимся тихим голосом. — Я всего лишь старик. Я не… не хочу никому вредить. — Его распростертые руки дрожали. — Я не хочу никаких неприятностей, — сказал он.

И именно тогда фигура, стоявшая за Мускатным Джоном, слегка наклонилась вперед и протянула руку, оставляя за собой яркий колючий синий след необузданной первозданной силы.

Джон ощутил горячий ожог боли, и дрожь заставила его тело покачнуться. Он заскрипел зубами, слезы закапали из его глаз. Он услышал, как потекла вода. Обоссался, подумал он. Засранец, обоссался. Но нет. Это было не так. Это была кровь, стекающая из обрубка его правой руки. Болевой шок еще не успел дойти до его мозга.

Еще одна фигура подняла свой топор, лунный свет пылал на его смертоносном лезвии, которое обрушилось со свистящим металлическим звуком.

Рука Мускатного Джона отвалилась по локоть. Он уставился на волокна мяса и призрачно-белый блеск кости. Его рука сжимала воздух в нескольких футах от него. И когда жар от боли поджег его вены и нервы вплоть до мозга костей, когда его рот раскрылся, а глаза выкатились из глазниц, его вопль раздался в ночи, как вой раненого и умирающего животного.

Топор упал.

Из обрубка его правой руки хлынула шустрая тускло блестящая красная кровь. Красный дождь забрызгал деревья. Тело Мускатного Джона дергалось, словно под током. Увидев устремленные на него глаза, он понял, что должен встать на ноги и бежать, бежать, бежать по направлению к шоссе. Крича от ужаса и боли, он, шатаясь, поднялся на ноги и, качнувшись вперед, потерял равновесие и упал сбоку от одной из лошадей на кучу шипов и колючек. Твари повернулись к нему, подняв топоры. Он побежал, спасая свою жизнь, спотыкаясь, крича, ковыляя от дерева к дереву; звуки их шагов замедлялись в густой листве, но недостаточно. Кровотечение. Слишком сильное кровотечение. О, Господи! О, Господи Иисусе Всеблагий, слишком сильное кровотечение, засунь руку в эту впадину, придержи вену. О, Господи, слишком сильное кровотечение, ГОСПОДИ, ПОМОГИ МНЕ, СЛИШКОМ СИЛЬНОЕ КРОВОТЕЧЕНИЕ!..

Хорошо ориентируясь, они направляли своих лошадей мимо деревьев и зарослей кустарника; их лица были расщеплены между лунным светом и тенью, а пальцы, как тиски — вокруг рукояток своих блестящих топоров.

Он опять споткнулся, чуть не упал, но удержался на ногах. Его ноги подкашивались, в голове гудело, и с каждым шагом тело все больше немело. С одной стороны волочился рюкзак, потому что у него не было руки, чтобы поддержать лямку. Горячий пот заливал его лицо. Он обернулся, чтобы разглядеть их.

И именно тогда тварь, как раз позади него, нагнулась и почти без усилия одним ударом отсекла голову от окровавленного тела спасавшегося бегством старика.

Она отлетела в ночь, переворачиваясь; серебряная борода светилась в лунном свете, глаза уставились на мир и не видели ничего. Тело зашаталось, безумно дернувшись, и в следующее мгновение рухнуло грудой тряпок, покрытую запекшейся кровью.

Со зловещими орлиными криками ненависти и мести твари пришпорили своих лошадей, понукая их вперед. Копыта истоптали тело вместе с костями в желе. Одно из них натолкнулось на голову, и она разлетелась вдребезги, словно фарфоровая ваза, в которой содержалась пропитанная вином губка. В течение почти десяти минут твари пронзительно кричали, их кони исполняли танец смерти, и когда они закончили, ничего нельзя было узнать, кроме потрепанного, разорванного во многих местах армейского рюкзака. С одновременным финальным леденящим криком они направили своих лошадей на север и скользнули в лес, словно призраки. Долгое время после этого ни одно животное в лесу не осмеливалось шевельнуться, и даже насекомые чувствовали мимолетное всепожирающее присутствие размахивающего топором Зла.

Луна висела в небе словно немой свидетель. Очень медленно, по мере того как серый свет наползал на горизонт, она начала опускаться. По дороге проехало несколько грузовиков, направлявшихся в отдаленные города Севера, расстояние до которых от леса, окружавшего Вифаниин Грех, было равно вечности.

В лесу мухи собрались на пир.

Из-за того, что в окрестностях утром было так тихо, как в могиле, Эван явственно расслышал звук косилки. Он работал над коротким рассказом в своем полуподвальном кабинете, сейчас полностью оборудованном. Подвешенные на стене книжные полки были заполнены старыми изданиями в мягких обложках, несколькими ценными экземплярами первых изданий Хэмингуэя и Фолкнера и всякой рассортированной всячиной; окна он оставил открытыми, чтобы уловить дыхание утреннего ветра.