Яркие люди Древней Руси - Борис Акунин

невнятное, причитал, постанывал, но ничего не просил. Его укачала, умучила тряска в шубуке, полотняной люльке, натянутой меж двух лошадей. Когда жалостные звуки сменились сонным похрапом, оба бахадура тихонько поднялись и вернулись на поляну, к своим.

Русы не могут ночевать без крова, поэтому Ратыбор построил для своего хана шалаш, да еще под разлапистой елью. Степным же людям нужно небо над головой, без неба тесно, и печенеги встали отдельно, на поляне, в полусотне шагов. Там пылал костер, двое молодых воинов ворошили на углях убогий ужин. Протянули старшим печеные корешки – больше ничего не было. Пить пришлось подогретую воду с травами.

Поев, бахадуры заспорили всё о том же.

– Как хочешь, а только зря мы едем, – сказал Талмат. – Хан Ярыслыв за него даст больше.

Гилдар не согласился:

– Хан Балыслав богаче и щедрее. Надо ехать к нему.

– Да врет Сватыпылк, что тесть его простил! Измену никто не прощает!

– Может, и не простил, – не стал спорить Гилдар. – Но тогда он хорошо заплатит за то, что мы привезем ему изменника. Балыслав толстый, полнокровный, гневливый. Такие люди долго помнят обиды и радуются мести. А еще вот что учти. В прошлом году Балыслав увез из Кыива сто возов с добычей. Он богат. А Ярыслыв должен расплатиться со своими варагами. Они остригут его, как осеннюю овцу. Расплатиться с нами новому хану будет нечем. Он даст мало.

Собеседник вздохнул – возражение было веское. Но пришел в голову новый довод.

– К Балыславу его нужно везти живого, а Сватыпылк в седле сидеть не может. Это недели три ехать. Да обратно, считай, еще две. А Ярыслыву он живой не нужен. Христиане не любят братьев убивать, это у них кырдыз. Можно привезти голову. Повернем назад – налегке, с одной головой в мешке, за два перехода домчим. Да, наверно, получим награду меньше, чем от Балыслава. Зато быстро.

Теперь задумался Гилдар.

Младшие воины в беседу не вмешивались, знали свое место.

– Давай и молодежь спросим, – предложил Талмат. – Иногда зеленая ветка ближе к свету, чем старый сук. Говорите вы, двое.

– Я бы лучше домой вернулся, – сказал первый эсгер. – У меня жена. Соскучился.

Второй поддержал:

– Три недели туда, две недели обратно – ни поесть толком, ни коням волю дать. Тенгри с ней, с большой наградой. Домой хочется.

– Видишь, Гилдар, – повернулся Талмат к товарищу. – Больше никто не хочет к ляхам тащиться. Прикончим его прямо сейчас, отрежем голову, да поедем обратно.

– Да я не против, коли вы заодно. Но до утра все равно с места не тронемся. Дождемся Лабыра, а то он обидится, что без него решили. Он вернется, когда зайдет луна.

– Да Лабыр первый предложил отрезать хану Сватыпылку голову!

– И всё же без Лабыра нехорошо. Он ради нас по темной чаще бродит, а мы без него распорядимся?

На том и порешили: дождаться пятого воина. Он ушел на уханье филина – вдруг удастся добыть ночную птицу, хоть поесть немного мяса. Двое суток гнали без еды, без отдыха, чтобы оторваться от преследования.

Стало тихо. На краю поляны бесшумно качнулись ветви.

* * *

Святополк сжал челюсти, чтобы не застучали зубы. Малейший звук мог его выдать, и тогда степные псы не станут ждать захода луны.

Один из законов, которым научила жизнь, был таков: когда ты силен, делай вид, что ты еще сильнее – будут бояться; когда слаб, прикидывайся, что ты еще слабее – утратят бдительность.

После ужасного разгрома на берегах Альты желалось только одного: нестись прочь на полном скаку, чтобы не догнала смерть. Но ум оказался сильней малодушия. Ум сказал: «Люди Ярослава гнаться за тобой не станут, ибо не ведают, в какую сторону ты бежишь. Они не опасны. Опасна печенежская охрана. Стерегись ее». А для этого нужно было, чтобы печенеги не стереглись его – никуда, мол, он от них не денется, ничего им не сделает. И Святополк занемог. Повалился с коня, выбрав место, где трава погуще и помягче. Расслабился телом, слюну на подбородок пустил, правой рукой-правой ногой двигать перестал, закривил рот, будто половина лица не слушается. Верному Ратибору шепнул: так-де надо. Потом, на коротком привале, объяснил.

Ехать в тряске, качаясь меж двух коней, было тяжко. Зато печенеги не шибко приглядывали. В шалаше вон одного, без присмотра, оставили.

Другой закон умного человека: таи знание, в нем – главная сила. Если ведаешь что-то, чего не ведают другие, ты сильнее их.

У отца-отчима личная охрана была из степняков. Владимир (вот кто был истинно умен) доверял чужим больше, чем своим. Вернее так: доверял своим еще меньше, чем чужим. Печенежскую речь Святополк понимал с детства. Но с этими, которых приставил к нему для обережения союзник, хан Хатын, ни разу по-печенежски не заговорил. Чтоб знать, о чем они между собой переговариваются. Сейчас вот подслушал страшное.

Не поверили, значит, что тесть его простил. Сомневаются. Правильно не поверили. Болеслав, кабан свирепый, уходя из Киева, велел передать зятю: наступит день – кожу твою змеиную срежу, на щит натяну, гадина неблагодарная. И срежет, если к нему в лапы попасть.

Замысел был такой: добраться с печенежской охраной до Угорских гор, а потом враз исцелиться и сбежать – к Дунаю. Земли там спокойные, опасаться лихих людей нечего. Цесарь греческий приютит-прикормит, он любит беглых государей привечать, это грекам выгодно.

А потом видно будет.

И вот на́ тебе. Нынче ночью бежать надо. Но куда? Вокруг дикие леса. С одним только Ратибором, в богатом наряде, на хороших конях далеко не уедешь. Любая разбойная ватага сожрет да кости выплюнет. А и на чем ехать? Кони-то на поляне, у печенегов.

Жестоко играла судьба со Святополком, ох жестоко. А он всегда от нее только одного добивался, по рождению положенного. Коли ты явился на свет чадом, какого никогда не бывало – не от одного великого князя, а от двух, это ль не знак особой возвышенности? Никогда он это зазором не считал. Наоборот, залогом величия. Какое чудо чудеснее: родиться от непорочного зачатия, яко Христос, или родиться от двух государей – это еще поглядеть надо.

Ясно, что такому двойному цесаревичу (вот хорошее, правильное слово) по справедливости положено быть из первых первым, над всеми людьми вознесенным. И Святополк всегда знал, что однажды станет первым, судьба сама всё устроит.

Она поначалу и прикидывалась, что поднесет первенство на златом блюде. Он, третий сын, стал вторым, потом первым. Убрала судьба с пути двух старших братьев – Вышеслав свернул себе шею на охоте, Изяслав помер червивой болезнью.